— Посмотри на меня, лодочник. Уверен, ты прекрасно знаешь, что мне сейчас нужно. Все верно. Убраться отсюда прочь! Каким бы сильным ни было течение — это не важно. Шторм даже на руку нам — быстрее доберёмся. Слышишь меня, лодочник? В путь!

С неба падал красный снег. Таким он становился на закате. И вслед за ним вода тоже приобретала бордовые оттенки. Волны подхватили нас…

Свежий воздух заполнил лёгкие, и я поднял голову к небу. Оттуда бил свет, но за ним ничего не было. Я хотел бы знать больше. Но не знал. Так же, как хотел бы увидеть звёзды, но не видел их.

Скрип вёсел и шум ветра.

— Посмотри на это, лодочник! Что стало с нами? Что стало с миром? Большая черепаха держала на спине трёх слонов, а они в свою очередь — Землю. И, судя по всему, им страшно это надоело.

Я услышал гром, а затем меня ослепила яркая вспышка. Ветер стал завывать сильнее. Лодку раскачивало на волнах, но я чувствовал себя на вершине мира. Мне казалось, будто я поднялся в облака, хотя мы шли вниз по течению. Теперь уже не имеет значения, что было раньше. Можно вспоминать смех и слезы, хорошее и плохое. Но река течёт дальше. Всё ниже и всё жарче.

— Лодочник! Ты же точно знаешь дорогу?

Я не слышал пения птиц. Но я и не вслушивался в это пение. Они молчали только для меня. Теперь же я слышу скрип вёсел. И это — музыка лишь для моих ушей. Поиск предназначения завершился исполнением предназначения.

Я вижу образы. В них всё, что совершено при жизни. Они сменяют друг друга, и как слайды бегут один за другим, растворяясь в неизвестности; они исчезают также легко, как и возникают.

— Лодочник, только не упрекай меня…

Всё, что нужно было сказать, не сказано, а то, о чём необходимо было молчать, провозглашено. Теряются слова и смыслы. Остаются только красные строки, абзацы и знаки препинания. Заглавная буква и следующая за ней точка. Экспозиция, завязка, кульминация и конец — в объеме меньшем, чем один пробел. Одна жизнь среди тысяч таких жизней, когда индивидуальное становится общим, однообразным, абсолютно неинтересным и банальным. Вероятно, что-то следовало изменить или не делать вовсе. Но теперь уже точно слишком поздно.

Я не верил в Стикс, но оказалось, что моя вера не имеет значения. Я хотел бы оказаться в другом месте, но меня об этом никто и не спрашивал.

— Лодочник! Хотя нет, не важно…

Я оглянулся, но в этом не оказалось смысла. Лишь пропущенные звонки и оставленные без ответа сообщения. Дела, которые позволяют ощутить себя более или менее нужным, или как минимум не особо бесполезным. Электронный свет. Недокуренные сигареты. И… что-то совсем простое, но при этом невообразимо сложное. Такое светлое и очень страшное…

Просто кто-то в конце концов оказывается в этой лодке, а река мёртвых течёт только в одном направлении, как, в принципе, и все другие реки.

— Греби быстрее, лодочник, греби!

…И думаешь лишь об одном: чего всё-таки стоит тишина перед неизведанным, пара минут спокойствия на смертном одре, глоток Nicotiana tabacum перед казнью… Или шум ветра и скрип вёсел, которые сопровождают тебя в последний путь.

Огромные хлопья снега осторожно опускались на одежду, на волосы и на лицо лодочника, но он делал вид, что не замечал их и грёб дальше, как ни в чём не бывало. Он молчал. За него говорил Стикс.

— Посмотри на меня, перевозчик душ! Ты же знаешь, куда мы идём! Да, мой дорогой Харон², — в Аид…

Кажется, я знаю, чего стоит этот путь. Он стоит того, что бы жить и однажды влюбиться; стоит первого поцелуя и запаха её тела; взлёта и падения, шума дождя и огромных хлопьев снега, рассвета и заката…

Наверное, скрип вёсел не такая уж и высокая цена за это.