Пару лет назад с рассказом «Пауки-боги» Игорь Озёрский стал одним из финалистов литературного конкурса «Детектив Достоевский». Надо признать, чётко выраженной детективной основы в этом произведении всё-таки нет, однако строится оно как раз на классической теме преступления и наказания. Да и убийство в «Пауках-богах» присутствует. Самое что ни на есть жестокое.

Герой-рассказчик едет в поезде и размышляет о жизни, глядя на перебирающего лапками по стеклу маленького паучка. А дальше — то ли персонажа окончательно сморило и ему приснился невероятно насыщенный событиями кошмар, то ли случилась реальная железнодорожная катастрофа и герой погиб. Причём не просто погиб, а, как водится, после смерти оказался на распутье межу адом и раем. Решать же, куда он попадёт, должны заявленные в заглавии пауки-боги. Вопрос хищные членистоногие задают персонажу всего один: «Ты когда-нибудь убивал паука?». От того, как и что ответит герой, его судьба и будет зависеть.

Первые абзацы рассказа, увы, несколько огорчают. Они наполнены пусть и совершенно правильными, но всё же шаблонными мыслями. «Жизнь проносится мимо быстрее, чем это может показаться». Ну, да, всё верно. Время бежит, а мы, кажется, так и не успели совершить то, ради чего пришли в этот мир. Успеем? Не успеем? А если успеем, то когда? Размышлять можно до бесконечности. Но всё это — вода. Правильно советуют некоторые многоопытные редакторы: дописал рассказ, повесть или роман — уничтожь его начало. Понятно, что писателю требуется так называемая раскачка, чтобы войти в текст, поймать музу за хвост или что там у неё вместо хвоста. Однако зачем бережно сохранять эту «раскачку»? Раскачался — полетел. А про тряску на взлёте знать никому не обязательно. Тем более полёт дальше будет вполне нормальный.

Начинается нормальный полёт с притчи о дубе и камне. Хорошая личная история. Веришь на все сто, что Игорю Озёрскому действительно когда-то встретился именно такой дуб. Что писатель его не придумал, а перенёс в художественную вселенную из жизни. Из одной притчи вырастает другая: если раньше герой-рассказчик видел маленького паука в огромном мире людей, то сейчас сам превратился в маленького человечка в мире огромных пауков. Здесь и появится тот самый мотив преступления и наказания. Если ты убил, будь готов к тому, что когда-нибудь могут убить и тебя. Сильный убивает слабого, не понимая, что спустя годы может появиться некто ещё более сильный. И тогда наступит время страшного суда. Причём применительно к рассказу Игоря Озёрского это словосочетание можно толковать как в религиозном, так и в самом прямом смысле, ведь судьбу героя вершат страшные гигантские пауки, из лап которых выбраться он так и не сумеет.

Финал остаётся открытым. С одной стороны, в этом сила рассказа. Автор отпускает своего персонажа, так и не решившегося сказать ни «да», ни «нет». С другой стороны, в этом и слабость, возвращение к началу сюжета. Нет ни кары, ни очищения — есть лишь общие рассуждения о том, что «любые действия порождают последствия, а вернуться в прошлое невозможно», зато впереди ещё много времени: былых ошибок не исправишь, но хоть подумаешь и новых не совершишь. И то благо!

Рассказ «Место» можно назвать притчей уже не частично, а полностью. Построен он в форме монолога человека на вокзале. Размышляет же персонаж в образной форме, конечно, о нашей жизни. Рассказ полон риторических вопросов. Естественно, всем хочется сесть в такой поезд, который бы привёз прямиком в счастливое будущее. Но существует ли он? Можно ли купить на него билет? Или хотя бы как-нибудь договориться с начальником поезда или проводником, чтобы пустили без билета?

Вопросов много. Есть ли ответы? Понятно, что каждый сам их пытается найти. Правда, чаще всего ответы лишь приводят к всё новым и новым вопросам: «Поезд-то, скорее всего, прибудет. И прибудет вовремя… Но получится ли на него сесть? Может статься, что поезд окажется не тот. И что следует он совсем не в том направлении. Конечно, при большом желании, можно и на него сесть, только надо ли тебе туда, куда не тот поезд едет?

Или всё ещё сложнее: надо ли тебе вообще куда-нибудь?".

Появится в рассказе и образ Дежурного — именно так, с прописной буквы. Кто за ним скрывается, догадаться несложно. Да, было бы неплохо, чтобы Дежурный всё за тебя решил, наставил на путь истинный. Однако на самом-то деле всё в твоих руках: «И зависит всё не от начальника поезда, и даже не от проводника, и не от Дежурного, а от того готовы ли мы сами пустить себя в поезд. Позволить себе войти в него. Кто знает, может и поезд всего один, и движется он в одном направлении. Путей-то здесь, я смотрю, немного. Если не сказать обратного…

А значит основной вопрос звучит так:

«Позволишь ли ты сам себе попасть в поезд?».

Вроде всё верно, всё по делу, но кажется, будто слышал подобные рассуждения много раз — и в литературе, и в музыке. И всё с поездами, с жизненными путями-дорогами. Время переслушать «Знаю я, есть края…» Гарика Сукачёва и «Сел и поехал» группы «Несчастный случай».

Рассказ Игоря Озёрского «Песня Стикса» — мрачная сказка: герой-повествователь плывёт в лодке по реке в царстве мёртвых. Описания короткие, но исчерпывающие: в них цвет, свет, звуки и сама атмосфера.

Определённую атмосферу — атмосферу мифа — автор создаёт и с помощью реплик персонажа. Однако в миф иногда внедряются словосочетания и предложения, которые расстраивают создаваемую прозаиком картину. Например, рядом с изложением древнего мифа о Земле, стоящей на трёх слонах и черепахе, мы видим современное, словно случайно попавшее в рассказ из учебника экономики словосочетание «рыночные отношения». Органичность нарушается, бережно создаваемый автором мир начинает давать трещины. Или возьмём идущие далее сложные обороты: «Поиск предназначения завершился исполнением предназначения», «то, о чём необходимо было молчать, провозглашено». Всё же такой лексике, близкой к юридическим терминам, тут не место.

Рассказ основан на чувствах и мыслях современного молодого человека, который либо только что ушёл из жизни, либо находится на грани двух миров и выбирает мир смерти. Кажется, он уходит от любви — возможно, несложившейся, трагической, несчастной. Или же эта любовь была счастливой, но гибель героя всё оборвала. Возможно, речь и вовсе идет не о физической смерти человека, а о гибели любви в его душе. Словом, интерпретировать происходящее читатель может по-разному, и это для сюжета очень хорошо, однако хотелось бы больше узнать об этой любви. Пока же в рассказе лишь мелькают блики, силуэты, тени. Не так важен сам образ любви — той, из-за которой всё произошло, но важно понять, почему случилось это расставание с жизнью/любовью. Игорю Озёрскому стоило бы надавить на самые больные точки, даже если это психологически тяжело, вспомнить главные эпизоды утраченной героем жизни/любви, чтобы трагедия из лирической прогулки по реке мертвых по-настоящему превратилась в трагедию и оставила в памяти читателей свой след.

Когда начинаешь знакомиться с рассказом «Толстый король», сразу кажется, что имеешь дело с притчей. По крайней мере, автору удалось передать притчеобразный стиль. Однако мысли о мимолётности и хрупкости человеческой жизни выглядят простыми и предсказуемыми. Итог отпущенного человеку отрезка — встреча с… Нет, не с Богом или дьяволом. После смерти человек, по Озёрскому, может попасть на приём к толстому королю, который начнёт расспрашивать о смысле жизни: чем она была наполнена, летали ли вы по ветру или упорно боролись со стихией, а, может быть, в ней был полный штиль? Образ короля писатель намеренно делает максимально отвратительным: фыркающий, вонючий, с двойным подбородком, с заляпанным жиром скипетром… Правда, «до блеска начищенные ботинки» в этот образ совсем не вписываются. Тем не менее, фигура получилась весьма любопытной. Мораль же истории вновь предельно очевидна. Всё же притча — крайне сложный литературный жанр…

«Речи несуществующих» — это скорее поэзия в прозе. По крайней мере, текст хочется оценивать в большей степени исходя из поэтических законов. В нём — поток мыслей рассказчика о мире, воплощённый в образах и метафорах. Темы вечны: жизнь и смерть, голос и молчание, ложь и истина… Здесь искусство переплетается с жизнью, полной парадоксов. Автор хорошо видит эти жизненные парадоксы и говорит о них: в мире, которым правит информация, где постоянно звучат слова, слова, слова, начинает так цениться тишина. Но тишина в то же время пугает, ведь если звук — это жизнь, то выходит, что противоположность — отсутствие звука — это смерть. Рассуждения автора хороши, однако при этом его образы традиционны, они всегда жили в литературе: это и тянущий ко дну якорь, и падающий кленовый лист, и смертельный яд скорпиона.

В миниатюре «Забыть о наваждении» вновь представлены мысли современного молодого горожанина, размышляющего о жизни и бренности человеческого бытия. Игорь Озёрский ловко сплетает в прочную цепь смыслообразующие образы: струны гитары, горячие и горячительные напитки, колода карт… Тревоги героя-рассказчика опять связаны с попытками найти себя в этом мире, разобраться со своими чувствами, главное среди которых — конечно же, любовь. Как и в рассказе «Песня Стикса», снова упоминается некая она. Она вроде бы где-то рядом, она приходит во снах, но что происходит наяву? Снова загадки и возможность для множества интерпретаций. Она ушла? Она умерла? Или умерла любовь, и персонаж скорбит по утраченному чувству, вместо которого теперь пустота? Хотелось бы понять, получить от автора больше подсказок. Пока же доминирует единственный образ — человек как ядерный реактор.

По сути, все рассказы Игоря Озёрского — монологи-исповеди, попытки «договориться» с миром, найти в этом мире себя. Но пока искомая гармония не обнаруживается, отсюда — доминирующая тема смерти, которая по-разному олицетворяется, принимая обличия то лодочника, везущего героя по мёртвой реке, то толстого короля, то скорпиона. Из этих и других рассказов автора мог бы получиться интересный цикл, но в нём хотелось бы видеть эволюцию фактически единого, переходящего из новеллы в новеллу героя, хотелось бы, чтобы герой не множил свои взгляды, а, наконец, сумел разобраться со смертью, с любовью и, в конечном счете, с самим собой, то есть пришёл к той самой искомой гармонии.