Игорь Озерский представил на рассмотрение два рассказа — «Пауки-боги» и «Место». Один из них мне известен, я готовила вопросы к интервью с писателем для нашего портала в связи с тем, что И. Озерский вышел в финал конкурса остросюжетного рассказа «Детектив Достоевский» в конце 2021 года.

Рассказ «Пауки-боги» можно считать «проверенным», с ним познакомились многие участники литпроцесса и оценили его по достоинству. Рассказ «Место» я прочитала впервые. И у меня к нему и по нему возникло много вопросов и предложений автору.

Но — обо всём по порядку.

Раз уж рассказы присланы парой, поневоле начнёшь их сравнивать и сопоставлять. Тем более, что пересекаются основные понятия и образы — скоротечность жизни, время бегущее и время остановившееся, поезд… Выбор, судьба, преступление (грех) и наказание…

Эти рассказы различаются по «степени готовности». Первый рассказ состоялся. О нём можно рассуждать в таком ключе — что он может дать каждому читателю, на какие мысли натолкнуть, какие вызвать чувства и воспоминания. Своими поделюсь.

Над вторым рассказом стоит ещё поработать. Начиная с корректуры, но это момент технический и несложный. Нужно сделать правку. На разных уровнях.

Начнём с рассказа «Пауки-боги». После «Превращения» Франца Кафки все писатели, в чьих произведениях фигурируют насекомые, обречены на сравнение с чешским гением-провидцем. С позволения автора, я не буду проводить это сравнение.

Я попробую пойти другим путём.

Герой едет в поезде, размышляет. Вглядывается в окружающее пространство. Замечает паучка на вагонном стекле. Затем происходит крушение. И дальше — паучий суд, в котором герой (очевидно умирающий в результате катастрофы) выступает подсудимым.

Суд начинается издалека, с воспоминания о дружбе с девочкой на даче, с рассказа (в который раз) о дубе и камне. Девочке нравится слушать, как мальчик пересказывает историю, услышанную от бабушки.

«Откуда в дубе может быть камень!» — в который же раз восклицает девочка.

Она же становится и первой/ым судьёй. Именно она в первый раз спросит героя: «Ты когда-нибудь убивал паука?».

Дальше герой обнаруживает себя положенным на нечто «мягкое и колючее», поначалу неопознаваемое. Всё пространство вокруг него заполнено гигантскими пауками. Упоминаются лапы с когтями, волосатые туловища, хелицеры (ротовые придатки паукообразных, в которых открываются протоки ядовитых желёз). Всё гигантское, вызывающее оторопь. Приятного мало.

Перед нами разворачивается судебный триллер с медленно нарастающей тревогой, в который позднее ворвётся мистический хоррор с его стремительным, неожиданным шоковым воздействием.

Один из пауков наседает на героя. Герой в ужасе. Встать он не может. Он погружен в «отмершие волоски, опавшие с гигантских паучьих тел».

Маленького себя (по сравнению с гигантским пауком) герой сравнивает с крошечным паучком, который сидел в углу вагонного окна в начале рассказа. «Теперь мы поменялись местами».

Жуткая сцена поедания пауками человека в чёрном свитере — тот самый хоррор. Поучительная, в назидание? «…мужчина в черном свитере ответил неверно».

А как ответить верно?

В поисках центрального образа, мотива в этом небольшом рассказе можно оказаться перед непростым выбором. Здесь и дуб, в котором каким-то образом размещается камень (заполняя пустоту дерева), здесь и предположение (или утверждение), что рай — внизу, а вовсе не где-то на небесах.

А ещё перед нами новое, неожиданное толкование самого популярного библейского сюжета — о первой женщине Еве и её взаимоотношениях с Адамом и змеем. «Убей паука!» — требует «Ева», девочка-соседка. Нам неизвестно, кто в данном случае выступил в роли змея-искусителя, но можно догадаться, что не обошлось без участия теперешних судей.

Мы не знаем, как отнёсся к предложению Евы — вкусить плоды — Адам, что он думал и чувствовал. Герой рассказа «Пауки-боги», вспоминая теперь эпизод из своего детства, не может понять, почему тогда послушал девочку. Девочка ставит условие: «Ты либо его убьёшь, либо я домой!».

Через много лет угроза девочки кажется герою смешной. «В детстве же всё представляется иначе».

Паук не был убит до конца, а лишь изуродован мальчиком. У него переломаны ноги. Вот он теперь, перед нами, раненый гигант. «- Зачем ты это сделал?» — а под силу ли большинству людей ответить на этот вопрос? Не слишком ли он сложен?

Интересно, что в версии автора «Ева» не пострадала и она-то как раз отправилась в рай, тот самый, который внизу.

Правда, и процесс возвращения «Евы» в рай — ну очень уж специфическое, своеобразное. «Рай, путь в который пролегает через отмершую паучью плоть…». В рай ли?..

Такие мысли о первом рассказе.

В тексте рассказа «Место» есть сильные моменты. Вот два из них:

«Превращает секунды в минуты, часы — в дни и годы, заставляет сидеть и вслушиваться в ледяные порывы ветра: донесут ли они звуки поезда…».

«По крайней мере те, кто ожидает так же долго, как и я. Только их почему-то не видно. Иногда немного слышно. Да и то, лишь тени их тяжёлых возгласов…».

Теперь — вопросы к автору и предложение.

Кто они — рассказчик, Дежурный, другие невидимые ожидающие? Что за поезд? Как рассказчик оказался на станции? Билета нет, багажа нет, информации нет, часов нет… Почему лишь некоторых из них рассказчик может увидеть и начинает их «обрабатывать» своим текстом, заражающим безнадёгой. Он — некий искуситель, подсадная утка? От кого?

Образ поезда — возможно, проводник в иной, ирреальный мир…

Время здесь не делится на минуты?.. Почему нельзя подходить к Дежурному слишком близко?

Вопросы не иссякают…

Второй рассказ многословен, избыточен, не выверен.

По замыслу, мне кажется, он притчеобразен. Поэтому тут нужно меньше слов. Лишние размывают смысл. Каждое слово в подобном тексте должно быть очень точным и обязательным.

И очень точный к концу должен вырисовываться смысл.

Философская притча — это короткий рассказ-иносказание + мораль. Можно обойтись без выпуклой, явной морали.

Думаю, что многие вопросы и возникать не будут, когда текст обретёт окончательный вид.

Закончу высказыванием Ф. Кафки: «Книга должна быть топором, способным разрубить замёрзшее море внутри нас. Я в это верю».

Топор, разрубающий море (пусть даже лёд моря), — образ в чём-то сродни камню внутри дуба. Высказывание вспомнилось именно благодаря парадоксальности, неочевидности обоих образов. И — силе, заключённой в них.

Что-то очевидно тронулось во мне после прочтения двух рассказов Игоря Озерского. Возможно, это именно лёд и именно морской.

Пусть это не топор, кстати, уже успевший срубить тот самый диковинный дуб, вместе с камнем. Достаточно силы мысли и чувства, которые ожили, задвигались в читателе благодаря двум рассказам.

Уверена, что есть ещё на нашем свете то, чем можно заполнить ощущаемую пустоту внутри -кроме как табачным дымом.

Уверена, что И. Озерский-писатель честен с самим собой и пишет о том, что действительно важно для него. Это трудный путь, долгий. Но, на мой взгляд, единственно правильный, если через писательство нужно найти ответы на главные вопросы.

Смысл в пути.