Началось с того, что я увидел пса. Он преградил мне дорогу. Странно, мне всегда представлялось, что у него должно быть три головы. Но у этого не оказалось ни одной. Только тело и усеянный шипами длинный хвост. Не знаю даже, как я понял, что это собака.

Я оглянулся. Но лодка уже скрылась в густом тумане. Значит, пути обратно нет. В действительности его никогда и не было. И быть не могло. Лодка ходит только в одну сторону. Ведь она движется не в пространстве, а во времени. А, как известно, вернуться в прошлое невозможно. Да и смысла в этом никакого нет. Хотя, кто не мечтал об этом?

Я смотрю на безглавого пса Аида¹, а он развернул свою шею в другую сторону — к бездне, что зияет чернотой и приглашает войти. Я готов. По крайней мере, мне так кажется. На этом берегу реки всё ощущается немного иначе. Сомнения теперь только в тягость.

— Вперёд, вперёд, — подгоняет меня безголовая псина. Но я всё ещё чего-то жду. Мне кажется неправильным, что у Цербера² нет головы. Хотя бы одной. Это несправедливо. А справедливость — единственное, что у нас осталось. Я глажу собаку по шее, и ей это нравится.

— До свидания, друг. Думаю, мне пора…

Иду дальше, и каменные своды окружают меня. Возникает чувство, что я уже был здесь когда-то. Оглядываюсь и понимаю, что всё это время шёл по коридору. Настолько длинному, что в него умещается вся моя жизнь. Только сейчас замечаю двери. Оказывается, они здесь повсюду. И я догадываюсь, что за ними. Только входить в них нет никакого смысла. Но я всё равно вхожу.

Я у себя на кухне. Стая жадных муравьёв облепила высохшую и потрескавшуюся куриную кость, которая осталась с очередного ужина, и не знают, что с ней делать. А я не знаю, что делать с ними. Убивать? Но они ведь не виноваты, что я когда-то давно забыл помыть посуду.

«Ладно, пусть живут», — думаю я. С этими мыслями кладу тарелку в раковину. И тут мои руки самопроизвольно открывают кран и включают воду. Муравьи умирают. Получается, что изменить я всё же ничего не сумею. Тогда к чему все эти двери?

Я выхожу и иду дальше. Теперь думаю о тех муравьях. Где-то впереди, хочется верить, меня ожидает Элизей³. Но в той стороне, наверное, и вход в Тартар⁴, отчего становится страшно.

Стараюсь больше ни о чём не думать, но на душе всё равно неспокойно. Такое чувство, будто множество маленьких острозубых волчат грызут меня изнутри, где-то за кадыком. Из-за этого мне даже трудно дышать…

Заглядываю в очередную дверь и вижу свой дом. Забитый разной всячиной, он всегда выглядел пустым. Это забавно. Ведь я видел многие дома. И часто те, в которых практически ничего не было, казались мне заполненными.

В такие моменты у меня обычно возникало ощущение, что вселенная показывает кисть своей руки. Оставалось только гадать, какой именно палец она хочет, чтобы я заметил. Не знаю точно почему, но уверен, речь всегда шла о среднем. И дело не в том, что я не заслуживал большего или, по крайней мере, меньшего. Просто так происходит всегда: нам показывают fuck, а мы улыбаемся в ответ. Впрочем, можем и не улыбаться. Но от этого ничего не меняется. Лишь отрастив огромные зубы можно было попытаться прогрызть некий путь в этом патологически абсурдном единообразии. Конечно, менее абсурдным от этого оно не стало бы. Но можно было бы увидеть что-то за гранью исторически сложившихся закономерностей — норм морали и общественных устоев. Мне всегда казалось, что их довольно беспардонно ввинчивают в наше восприятие действительности, в котором, по идее, должны содержаться некая пародия на волю и свобода выбора.

Я закрываю дверь и иду к следующей. Мне начинает казаться, что я — неотъемлемая часть царящего вокруг безумства, лишь очередная вещь, затерявшаяся среди всего этого хаоса. Хотя, возможно, меня здесь даже и нет. Я испытываю странное ощущение, антипод того чувства, которое описывают как камень с души. От него мне особенно тяжело дышать…

Открываю дверь и захожу в свой кабинет. Беру со стола пачку Parliament и достаю сигарету. Я всегда курил, когда о чём-то думал. Проговаривал мысли вслух, а сигарета давала возможность обдумать сказанное. Надо сказать, эта дверь подвернулась как раз вовремя. Я медленно кручу сигарету в руках и не спеша подношу фильтр к губам. Щелчок зажигалки, и едкий запах табака моментально заполняет комнату.

Одна жизнь умирает, чтобы дать начало новой жизни. Это цикл. Это закон. Жаль только, что всё не случилось быстро и безболезненно. Если бы я знал, что будет так больно, то не стал бы сопротивляться. Думаю, что мой дух мог бы стать святым духом. Но для этого все приносимые им жертвы должны быть для других, а не ради самого себя.

Я тушу сигарету в одной из пепельниц. Их у меня очень много. Всё же хорошо, что моё жилище не было исполнено в стиле минимализма. По мне, минимализм скрывает пустоту души. Это искусство мёртвых людей.

Пока курил, мне показалось, что дым какой-то странный. Он оказался кислым и вязким, как кровь… или металл.

Я вспомнил одну девушку, которую повстречал в лодке. Она мне сказала, что кровь и металл очень похожи на вкус. Я спросил, откуда она это знает. Девушка молча повернулась ко мне спиной, и я увидел отверстие в её затылке. Тогда мне стало всё ясно.

Покинув кабинет, захожу в следующую дверь.

На площади стоит человек и изображает статую. Он двигается только тогда, когда в его шляпу попадают деньги. Всё это кажется мне довольно глупым, и немного символичным. Все мы, отчасти, такие статуи, и совершаем движения, только когда нам за это платят. Не мне осуждать этого человека. Он стоит, опираясь на тонкую чёрную трость, и ожидает, пока звон монет позволит ему хоть немного размяться. Тяжкий труд, надо сказать.

Я вижу паренька, что пробегает мимо. Он суёт руку в шляпу так глубоко, что мне не ясно, кладёт ли он туда монеты или наоборот забирает. Но человек, изображавший статую, видимо, знал куда больше моего. Его тонкая трость в мгновение ока со свистом опускается на голову паренька.

Увиденное опять напомнило мне мою знакомую. Ту, что любит засовывать в рот револьверы. Она говорила, что когда задремала в лодке, ей приснился сон. Я даже немного завидовал, ведь сам уже давно снов не видел. Спросил, о чём он. И девушка рассказала, что чувствовала, как у неё выпадают зубы. Описывала, как они сыпались изо рта и падали прямо на дно лодки. А я слушал её и представлял звук, который они издавали, когда ударялись о дерево. Она говорила, что пыталась удержать их в руках, но зубов было слишком много…

«Как у акулы», — думала она в тот момент, но не могла даже ничего сказать, так как выпавшие зубы переполняли рот. А я подумал, что всё это как-то связано с дырой у неё в затылке, но решил не озвучивать эти мысли. Просто вежливо улыбался и ничего не говорил. Она могла бы сделать то же самое, и тоже ничего не говорить. Я бы и так всё понял. И про зубы, и про револьвер. Мне кажется, у нас с ней много общего. Нам обоим вселенная показывает кисть своей руки, и мы оба видим один и тот же палец. Смотрим и улыбаемся. Ведь что нам ещё остаётся?

К сожалению, лодка в тот момент причалила, но ей не разрешили идти со мной. Девушке пришлось остаться. Думаю, я знаю, куда её повезли. И поэтому надеюсь, что больше мы никогда не встретимся. Хотя жаль. Теперь у меня не так много друзей, а она стала одним из них. Зря она всё же решила так с револьвером. Не стоило ей этого делать. У неё была голова, а она так неправильно с ней поступила. У несчастного Цербера нет даже одной. Как он может простить ей такое?

Я открываю очередную дверь, но за ней ничего нет. Чернота. Кажется так уже бывало… Хотелось бы услышать чей-нибудь голос или хотя бы помолчать вместе. Но чувствую, что этого больше не произойдёт. Никогда.

Следующая дверь и вновь кухня. Опять муравьи. Но как же так? Почему я хожу по кругу?

И тут мне становится ясно. Это не её отправили в Тартар. Меня…

Значит, всё действительно так. Я — неотъемлемая часть царящего вокруг безумства. Очередная вещь, затерявшаяся среди всего этого хаоса.

Дышать теперь становится ещё труднее. Множество маленьких острозубых волчат продолжают грызть меня изнутри. Думаю, они останутся со мной надолго…