Наталья Елизарова
Наталья Елизарова
Поэт, прозаик, переводчик, соредактор сербского журнала «Жрнов», член оргкомитета премии «Антоновка.40+», лауреат межд. и российских литературных конкурсов и премий
«Пауки-боги»
Автором были представлены для анализа два рассказа: «Пауки-боги» и «Место». Оба они отражают философские размышления автора о греховности человеческой жизни и прощении, в том числе — самого себя.

Начало первого рассказа кажется мне несколько неудачным, поскольку является общим местом: «Жизнь проносится мимо быстрее, чем это может показаться <…> Время скоротечно. И, как сказал мой любимый писатель, — это аксиома». Это можно назвать литературным штампом. Если автор хотел загадать читателю загадку о том, кто его любимый писатель, то разгадывать её нет особого желания.

Далее мы узнаём, что рассказчик находится в поезде, но хотел бы быть где-то в другом месте. Упоминание космического корабля и далёкой планеты даёт нам возможность предположить, что это будет фантастический рассказ, но я бы скорее отнесла его к жанру мистики, поскольку в данном рассказе важнее символическая и духовная составляющая, чем создание иного мира.

Хотелось бы отметить несоответствия в экспозиции и завязке рассказа. Автор противоречит сам себе, когда говорит: «Но фантазии на то и нужны, чтобы не сойти с ума. <…> Оружие против химеры». В словаре Даля читаем: «Химера — фантазия, мечта, нелепость, пустая выдумка». Следовательно, фантазия не может быть оружием против фантазии. Молочно-белый туман, окутывающий поезд, напоминает рассказчику паутину, здесь же появляется и маленький паучок на стекле. И здесь же, на мой взгляд, есть ещё одно несоответствие: «Пауки и люди. Уникальные в своём роде. Виде. Царстве…». Биологи дали бы более точную информацию, но отметим, что пауки — это отряд класса паукообразных, включающий несколько тысяч видов, а вот человек действительно относится к царству Животных. Получается некая подмена понятий.

Но всё это лишь вступление к основному повествованию, которое начинается со второй страницы текста (читателю нужно до него добраться, и это очень важно!). Здесь рассказчик возвращается мыслями в детство, в дом бабушки, рядом с которым находился старый пень. Когда-то он был дубом, в ствол которого врос огромный булыжник. Рассказчик также вспоминает девочку-соседку, которая просила рассказать историю дуба и камня. Этот разговор кажется несущественным, но когда он повторяется в конце рассказа, мы уже понимаем, что это и есть ключевое его событие.

Выбранный автором образ паука имеет много различных толкований, как в положительном, так и в отрицательном смысле. В славянской мифологии он связан с миром духов и предков. Существовало народное поверье, будто душа во время сна покидает человека в виде паучка, а потом снова возвращается в тело. В христианстве пауки считаются символом греховного побуждения и ассоциируются со злом, обманом, колдовством. Но также у многих народов считается, что паук — это один из творцов Вселенной, он является символом плодородия и солнечного света.

«Ты когда-нибудь убивал паука?» — вопрос возникает внезапно и повторяется в рассказе тридцать два раза, накапливая раздражение читателя. Это очень удачный приём, как и возвращение к истории с девочкой и продолжению разговора с ней. Можно ли убить паука? Является ли это делом богоугодным или убийством, грехом? На эти вопросы должен ответить сам себе рассказчик. И помнить, что «каждое действие порождает последствия».

Стиль рассказа мне импонирует. Если говорить о языке, то превалируют сложные предложения, нет переизбытка обособлений. Избыточно употребление слова «кажется», пусть и в разных синтаксических ролях, но везде выражающего чувство неуверенности говорящего. Не знаю, умышленный ли это приём. Выглядит, скорее, как повтор. Если бы я выступала редактором рассказа, я бы предложила автору убрать две банальные фразы в начале и в конце текста: «Но время безжалостно не только к людям» и «теперь всё ясно».
«Место»
Рассказ «Место» выстроен в виде монолога, я бы даже назвала это проборматыванием. Мы не знаем, кто этот рассказчик, что ждёт неизвестного поезда в неведомом месте и разговаривает с невидимыми собеседниками. Манера этого монолога напоминает «Школу для дураков» Саши Соколова.

Железная дорога выступает метафорой жизненного пути человека, где отмеренное время и «конечная станция» не определены. Люди всегда чего-то ждут, вот и в этом рассказе они ждут неопределённого будущего, а потом исчезают. Можно предположить, что бетонные скамьи без спинок — это плиты, надгробия: «И хоть поезда я не видел, многие куда-то делись… Может, им надоело ждать? И они ушли? Только куда отсюда можно уйти?..». То есть люди просто устали ждать и ушли — умерли.

Двоякое чувство вызывает образ Дежурного. Он назван «служащим». Не оттого ли, что он выполняет определённую «социальную» функцию наподобие Харона? Но почему он посмотрел на рассказчика «как-то странно», словно он и не человек вовсе? И почему «языка… не понял»? Возможно потому, что рассказчик не существует в человеческом теле: он дух, призрак? Можно предположить и альтернативный вариант, когда Дежурный олицетворяет собой систему: условное государство, власть, принимающую решение за человека, — некий орган, на который перекладывается ответственность. Но автор уточняет: «зависит всё не от начальника поезда, и даже не от проводника, и не от Дежурного, а от того, готовы ли мы сами пустить себя в поезд». То есть появляются в рассказе ещё и начальник поезда и проводник, но лишь Дежурный указывается везде с прописной буквы. Значит, он главный. Если мы обратимся к христианству и предположим, что всё же проводник — это Харон, тогда Дежурный — это Бог? Но он не может быть суетливым служащим. Вопросы к рассказу есть, но если есть вопросы, то читатель будет искать ответы как в тексте, так и между строк.

«Пустить себя в поезд» — то же, что ответить на вопрос паука в предыдущем рассказе, дать себе право помнить и говорить правду; нести свой «багаж», который никак невозможно сбросить; понимать, что в жизни считать ошибкой и виной; и простить, наконец, самого себя. Автор взялся за сложную тему, с которой, на мой взгляд, успешно справился и в том, и в другом произведении.

Что касается языка второго рассказа, то в нём есть недопустимая постановка знаков препинания — знак вопроса после восклицательного знака: «Где мой поезд!?». И во всём упомянутом абзаце («Погодите! Куда Вы!!! Куда!!! Я же просил предупредить меня! Остановитесь!!! Нет! Дежурный!!! Дежурный! Человек уходит!!») постановка знаков избыточна и говорит о том, что автор не справляется с поставленной задачей с помощью слов. Но здесь как раз автор с задачей вполне справляется, поэтому количество восклицаний необходимо уменьшить.

В заключение хочу сказать, что с большим интересом прочитала оба рассказа и готова рассмотреть их на предмет публикации с согласия автора.
03
Мнения писателей
и литературных критиков
ПОХОЖЕЕ
ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР И ИЗДАТЕЛЬ ЖУРНАЛА «АВРОРА», ЛИТЕРАТУРНЫЙ КРИТИК, ПИСАТЕЛЬ
Игорь Озёрский шагнул далеко за рамки фантастики (как в своё время — великий Рэй Брэдбери). Здесь и декаданс, и фантасмагория, и философия.

ЧИТАТЬ ОТЗЫВ
РОССИЙСКИЙ ПРОЗАИК, ЛИТЕРАТУРНЫЙ КРИТИК, ВОКАЛИСТ ГРУПП
Я бы отнес рассказ Озёрского «Ковчег-1» к фантастике философской - в духе произведений Ивана Ефремова, братьев Стругацких. Меня лично поразило предвиденье автора

ЧИТАТЬ ОТЗЫВ
ЗАМЕСТИТЕЛЬ ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА ЛИТЕРАТУРНОЙ ГАЗЕТЫ
Я бы назвала Игоря Озерского мрачным философом, который умеет бить буквами.

ЧИТАТЬ ОТЗЫВ