Мал в сопровождении трёх дружинников замер напротив ворот и, оглядев лежащие на земле верёвки, медленно перевёл взгляд на Сбыню.

— Тебе его сторожить велено было? — спросил князь, и глаза его зло сверкнули.

Сбыня съёжился и закивал.

— Вздёрнуть его, — холодно процедил Мал, и дружинники, выйдя из-за его спины, с угрюмыми лицами направились к Сбыне.

— Не думай даже, — Мох сделал шаг навстречу дружинникам, заслоняя собой отрока.

Переглянувшись, дружинники потянулись за мечами.

— Не стоит гневить богов, Мал, — произнёс старый знахарь, не обращая внимания на обнажившиеся стальные лезвия, дыхнувшие в его сторону холодом.

— Гневить богов! — вскрикнул Мал, и вены на его висках вздулись. — Мой приказ был нарушен! Заклятый враг бежал! Утрачен дар великому Велесу! Не испить богу нашему кровь врага из небесного рога! И ты не хуже меня знаешь, знахарь… Теперь иную требу нести полагается. Тот, кто повинен в том, что из рук Велеса добычу вырвал, сам на её место встанет.

Мал опустил на отрока тяжёлый взгляд, и Сбыня почувствовал, как внутри у него всё сжимается. В это мгновение огненный край солнца показался над горизонтом, и его стремительные лучи озарили морщинистое лицо знахаря.
Дружинники внезапно попятились, и лезвия их мечей опустились к земле. Сбыня в недоумении поднял глаза на Моха и отшатнулся.
Глаза старика поглощали падающий на них свет и становились полностью чёрными. В них словно разверзалась бездна, и несмотря на согревающие солнечные лучи, Сбыня ощутил страшный холод, что зарождался где-то внутри него. Сбыне казалось, что в мире образовалась брешь, которая ни в коем случае не должна была появляться. И тьма внутри неё затягивала в себя, открывая путь в совсем иные миры. Невидимым вихрем она охватывала сознание и стремилась отделить душу от тела, завлекая в глубины, из которых может и не быть возврата. Сбыня, цепляясь за последние осколки света, уже почти поддался наваждению, но тут прогремел голос знахаря.

— Одумайся, князь!

Голос обрушился подобно секире Перуна, обрывая незримую связь, отчего отрока отбросило в сторону. Мох угрожающе выставил перед собой посох.

— И вспомни, с кем говоришь. Не прерывай свой род раньше времени…

Мал пошатнулся, побледнел, но нашёл в себе силы ответить:

— Ты угрожаешь мне, знахарь?

Голос его дрожал.

— Лишь говорю тебе, — уже как обычно проскрипел Мох. — Что нет врагов там, где ты ищешь. Союзников у тебя и так немного, князь. Не зря же ты на таврелях расклад делал.

Мал побледнел ещё больше.

— Душевлад тебе рассказал?

Мох покачал головой и посмотрел в сторону Сбыни.

— Юнец этот теперь со мной. — И, обращаясь к дружинникам, добавил: — Уберите оружие, оно ни к чему вам сейчас.

Дружинники в нерешительности взглянули на Мала, но князь коротко кивнул.

— Ни за что не поверю знахарь, что ты не предвидел этого, — тихо сказал он, а затем обратился к всё ещё лежавшему на земле Сбыне: — Как это случилось? Кто помог воеводе бежать?

Глаза Сбыни забегали, и кисти стали нервно хватать воздух.

— Воеводу освободил Душевлад, — ответил за отрока Мох.

— Вот, значит, как… — медленно произнёс Мал, и во взгляде князя проскользнуло то, что очень не понравилось знахарю; но прежде, чем Мал отдал приказ, который уже намеревался слететь с его губ, Мох произнёс:

— Я иду к рожаницам, князь.

Мал осёкся и смерил старика недоверчивым взглядом.

— К рожаницам? — повторил Мал, словно пытаясь удостовериться в том, что не ослышался. — Но это невозможно. Даже ты, знахарь, не способен…

— Разве я когда-нибудь лгал тебе, князь? — перебил его Мох.

Мал задумался.

— Нет, — покачал головой он. — Но чтобы попасть к рожаницам…

— Нужно только знать путь, — снова перебил Мох. — И юнец отправится туда со мной.

Мал вновь посмотрел на отрока, в оцепенении сжимавшего кулаки, и Сбыне показалось, что взгляд князя смягчился.

— Ты можешь задать вопросы, князь, — сказал знахарь. — И от рожаниц я принесу ответы.

Мал задумался, потирая ладони о грубую медвежью шерсть.

— Сколько вопросов можно задать?

Старик пожал плечами:

— Кто знает… Нет на этот счёт каких-либо правил. За спрос мзды не берут. Поразмысли и приходи до полудня. После мы отправимся в дорогу.

С этими словами Мох, опираясь на посох, проковылял мимо дружинников, взмахом приглашая Сбыню следовать за собой. Отрок схватил дубинку и поспешил за знахарем.

— Мох, ты мне жизнь спас, — пролепетал Сбыня, когда они отошли от князя и его дружины на достаточное расстояние. Знахарь в ответ многозначительно хмыкнул.

— Кабы так, кабы так… — пробормотал он.

* * *

— По шесть человек на ключь!⁵⁴ — скомандовал Радогор, и дружинники, распределившись по двум спущенным на воду ладьям, достали съёмные мачты. Переступая через кокоры⁵⁵, Радогор приказал подготовить паруса.
Несколько дружинников подняли со дна ладьи свернутый вокруг деревянного шеста парус и стали его крепить.
Молодая воительница, что ещё недавно была отроковицей, вскарабкалась на мачту и, завязав верёвки нужным образом, скинула их, затем ловко спрыгнула обратно.

— Молодец, Яра! — похвалил её Радогор и отдал следующий приказ: — Вёсла в воду!

— Вёсла в воду! — подхватили дружинники, и заняли места у уключин⁵⁶. Одни у носа, другие посередине, а третьи у кормы. Шквал их голосов дополнился громкими всплесками, и ладьи отошли о берега.
Они легко устремились по течению реки, рассекая носами водную гладь. Небо тем временем заволокло тучами, и первые капли дождя коснулись лица Радогора. Не обращая на них внимания, дружинник опустился на дно ладьи.
Приказав разбудить его, как только они подойдут к первому порогу, он запрокинул голову и закрыл глаза.
Не успел Радогор это сделать, или ему только так показалось, как его уже стали будить. Он потер веки и встал. Река впереди с грохотом ударялась о торчащие со дна камни и, пенясь, скатывалась вниз. Значит, он всё же какое-то время спал, хотя будто не прошло и мига.

Первый порог они миновали, идя по изгибу вдоль берега.

Радогор внимательно следил за ходом сразу двух лодок, непрерывно раздавая команды.

Ладья, на которой находился он сам, внезапно накренилась, и Радогор понял, что не заметил впадину. Он уже собирался кинуться туда, чтобы попытаться удержать лодку, но побоялся, что его вес только увеличит крен. И тут в нужном месте оказалась Яра.
Молодая воительница с изящным, но крепко сложенным телом, облачённая в многослойный кожаный доспех и сшитый из шкур плащ, украшенный перьями, упёрла весло в камень и изо всех сил навалилась на древко. Ладья выпрямилась и скользнула носом в спокойную воду.
Когда порог остался позади, Радогор вышел на нос и осмотрелся. Река становилась шире, а впереди круто изгибалась. Радогор приказал расправить паруса и держаться ближе к центру. Подул ветер, и ладьи легко заскользили по зеркальной поверхности.
Дождь усиливался, и капли с шумом разбивались о деревянный каркас ладьи.

— Сушить вёсла! — скомандовал Радогор, наблюдая, как мимо проплывали гранитные скалы, которые подобно древним исполинам возвышались над густыми зарослями камыша. Их отполированные ветрами лбы переливались разными цветами — от кроваво-красного до угольно-черного. Местами с древних исполинов, поросших мхом и лишайником, стекали тонкие струйки и, образуя небольшие водопады, разбивались мириадами брызг.

Радогор обернулся и подозвал воительницу.

— Яра, — обратился он к ней. — У тебя острый взор. Не своди глаз с берега. А мне пока ещё нужен отдых.

С этими словами Радогор вновь опустился на дно лодки и сразу же провалился в сон. Яра, воодушевлённая тем, что сам Радогор оказал ей такое доверие, встала на носу и гордо расправила плечи.

Скал больше не было, и теперь берега были укрыты густым непроходимым лесом. Рядом с могучими дубами росли стройные сосны, белоствольные берёзы, ольхи с их серебристыми листьями, грабы с резными кронами, боярышник, усыпанный белоснежными цветами и малиновые кусты, ещё сохранившие сладкий урожай. А где-то в глубине, казалось бы, бескрайнего леса, спрятанные от людских глаз, распускались на усеянных шипами стеблях розовые цветы рассвет-травы, которые так сильно ценились знахарями и ведуньями.
Яра вобрала полную грудь прохладного воздуха, наполненного ароматами леса и реки. Она всё ещё не могла до конца поверить в то, что её, наконец, взяли в поход. И не куда-нибудь, а к самому Великому князю. Молодая воительница, ощущая себя отважным героем, о которой станут слагать былины, выставила одну ногу вперёд и опустила руку на древко небольшого одноручного топора, висевшего на поясе в кожаной петле. Боевая раскраска на лице Яры придавала ей грозный и величественный вид, а ветер трепал длинные, собранные сзади волосы.

* * *

Когда Ольга открыла глаза, было уже далеко за полдень. Солнечный свет силился пробиться сквозь закрытые ставни, разгоняя смутные образы ночных кошмаров, но они так тесно вплелись в сознание, что, казалось, полностью избавиться от них невозможно. Ольга всё ещё видела перед собой искажённое гневом лицо своего мужа в точности, как в пророческом пламени ведуньи.
Только на этот раз Ингъвар вытащил из-за пояса страшный изогнутый нож, и даже во сне Ольга почувствовала в районе живота обжигающий холод стали.
Княжна продолжала лежать не в силах подняться, чувствуя себя измученной и разбитой. Опухшие от слёз глаза едва различали окружающие её предметы, а в памяти продолжали копошиться ночные видения: горящие злобой глаза Ингъвара, парящая в чёрном дыму ведунья и бьющийся в предсмертной агонии Вещий Олег.

Дверь скрипнула, и в комнату заглянула ключница.

— Княжна, — тихо позвала она. — Вы проснулись?

Ольга ничего не ответила и продолжала смотреть в потолок. Голова налилась такой тяжестью, что она была не в силах издать ни звука, словно сам Сварог с размаху опустил на её голову молот.

— Княжна, — вновь позвала ключница, и в её голосе послышалось беспокойство.

Ольга медленно повернула голову и бросила на неё отрешённый взгляд.

— Что с вами, княжна? — воскликнула ключница, чьи длинные иссиня-чёрные волосы были заплетены в косы, а тонкие пальцы украшали несколько деревянных колец. — Вы так бледны…

Ключница опустила руку Ольге на лоб, и от прикосновения Ольге стало немного легче.

— Вы больны?

— Всё хорошо, Марья… — прошептала Ольга. — Дай мне немного времени.

— Простите, княжна, — пролепетала ключница. — Но за вами послал жрец, Белояр Криворог.

— Белояр Криворог?

Неприятное вязкое чувство возникло в животе и потянулось к горлу.

— Зачем? — преодолевая немощь спросила Ольга.

— Не знаю, — покачала головой ключница. — Я помогу вам собраться, княжна.

— Белояр подождёт, — стараясь говорить как можно более невозмутимо, ответила Ольга, поднимаясь с кровати, хотя в душе её одолевали тревожные сомнения. Раньше бы жрец не осмелился за ней послать, а в случае надобности явился бы сам. Что изменилось?

Ольга задумалась.

— Но Белояр Криворог ожидает вас в капище⁵⁷, княжна, — встревоженно сказала ключница.

Ольга подошла к сундуку и откинула крышку. Голова всё ещё кружилась, и тошнота не отступала.

— Марья, принеси мне воды и прикажи Добрыне готовить повозку.

* * *

Капище находилось на холме в некотором отдалении от города. Обнесённое высоким частоколом, оно утопало в густых кронах многовековых дубов, скрывавших в своей тени обитель жрецов. Её стены почернели от времени, а перед входом возвышался капь — грубо отёсанный идол бога грозы и плодородия. Великий Перун, покровительствующий воинам и земледельцам,свёл хмурые брови и с высока наблюдал за каждым, кто проникал в его владения.
Повозка вкатилась на священную землю, под пристальным взглядом Перуна обогнула капь и остановилась у входа в обитель жрецов.
Ольга вышла, и над ней нависли массивные, застывшие, подобно стражам, подпирающие крышу столбы. Княжна прошла между ними и бесшумно отворила тяжёлую дверь.
Внутреннее пространство было окутано сумраком. Лишь две лучины тщетно пытались осветить помещение. Всё вокруг было заставлено поставцами, возвышающимися до самого потолка. Предметы, лежавшие на их полках, разглядеть было тяжело, но Ольга и так знала, что там в основном травы, всевозможные снадобья и берестяные свитки.

Из темноты выплыл Белояр Криворог.

— Теперь вы за мной посылаете? — вместо приветствия холодно осведомилась Ольга.

Сухое лицо Белояра растянулось в улыбке, но его тусклые глаза при этом оставались непроницаемыми.

— Дружина вернулась, княжна, — оставив вопрос без ответа, сипло промолвил он.

— Ингъвар? — прошептала Ольга.

— Нет, — покачал головой Белояр Криворог.

Ольга с недоверием посмотрела на жреца.

— Ингъвар ещё не вернулся, — всё также медленно произнёс Белояр, складывая руки словно в молитве. — Воротился Свенельд. И он ранен.

Белояр внимательно наблюдал за Ольгой.

Княжна не подала виду, что эта новость как-то её встревожила.

— Где же тогда мой муж? — вновь холодно спросила Ольга.

— Всё ещё в полюдье, княжна.

— Без дружины?

— С небольшой её частью.

— Вы пригласили меня, чтобы сказать об этом?

— Подумал, вы захотите знать…

— Почему тогда сами ко мне не пришли?

— Видите ли, за больным нужен постоянный уход… — развёл руками жрец.

— Свенельд здесь? — воскликнула Ольга, и тотчас поняла, что выдала себя. Тревожная дрожь просочилась в её голос, указывая на охватывающий страх. Белояр сощурился, и уголки его губ дрогнули.

— Вы хотели бы его увидеть? — растягивая слова спросил жрец, словно паук, медленно затягивающий жертву в паутину. Ольга замерла, не в силах отвести от него взгляд. Её тайна лежала теперь на поверхности, незащищённая и уязвимая.

— Я… Да, я хотела бы видеть его. Узнать, что произошло.

Белояр, наблюдая её замешательство, осклабился.

— Свенельд ещё пребывает во сне, — сказал он.

— Тогда сообщите мне, когда он придёт в себя, — ответила княжна и развернулась.

Вероятно, она сделала это чересчур резко, но иначе она бы и не смогла.

Ольга направилась к выходу.

— Я хотел задать вам ещё один вопрос, — догнал её сиплый голос жреца.

Ольга замерла.

— Какой же?

Белояр молчал, и Ольга чувствовала на спине его испытующий взгляд.

— Вы были с Великим князем перед его кончиной, — жрец выдержал небольшую паузу. — Что он сказал вам?

Ольга выдохнула.

— Какое вам до этого дело, Белояр! — стараясь придать как можно больше твёрдости голосу, ответила Ольга, радуясь, что жрец не видит её лица.

— Простое любопытство, княжна, — ответил Белояр Криворог, но в его речи при этом ощущался яд.

* * *

Ингъвар, измученный долгим переходом по густым зарослям, едва шёл, спотыкаясь о кочки и поскальзываясь на выползших на поверхность корнях. Ноги увязали в сырой почве, устланной мхом и опавшими листьями. Одежда промокла и прилипала к телу. Запястья до крови натёрли верёвки, что тянулись к седлу коня, чья белоснежная грива казалась почти серебряной в лучах солнца, пробивающихся меж широкими лапами елей. Во рту ощущался кислый привкус металла.

— И каков твой план, стихотворец? — сплюнув, ядовито осведомился Ингъвар.

Душевлад ничего не ответил, делая вид, что погружён в раздумья.

— Неужто ты думаешь, что мы дойдём так до городища? — Ингъвар стряхнул с лица слипшиеся пряди волос. — А, стихотворец?!

— Перестань так меня называть, — огрызнулся Душевлад и дёрнул верёвку, крепко стягивавшую запястья Ингъвара. Воевода споткнулся об очередной корень, но смог удержаться на ногах.

— Допустим, — продолжал Ингъвар, — дойдёшь до городища. А дальше?

— Дальше видно будет.

— Дай угадаю… Ты думаешь, что меня приведёшь, и Великий князь в благодарность отдаст тебе девку?

Душевлад вновь не ответил, и мрачная улыбка скользнула по испачканному кровью лицу воеводы.

— Прекрасный план, — с издёвкой усмехнулся Ингъвар.

Душевлад остановился и повернулся к нему.

— Если бы не ты, ничего бы этого не случилось!

Ингъвар рассмеялся.

— Да, это меняет многое, — сказал он, внимательно наблюдая за тенями, блуждающими по лицу Душевлада, а затем добавил так тихо, что ученик знахаря с трудом разобрал слова: — Ты ведь знаешь, что обитает в этих лесах?

— Если ты про всякую нечисть…

— Не-ет, — со злорадством протянул Ингъвар. — Сын знахаря не может не знать…

Душевлад вздрогнул, что не укрылось от пристального взгляда Ингъвара. Лес замер, словно прислушиваясь к их разговору.

— Откуда ты знаешь, что я…

Но, не успев закончить, Душевлад и сам вспомнил, как при воеводе назвал Моха отцом.

— Я ведь говорил, — расплылся в хищной улыбке Ингъвар. — Я слышу всё. И всё запоминаю. А тебя вижу насквозь, сын знахаря.

Душевлад молчал.

— И про дружину, что идёт к городищу, тоже знаю, — не останавливался Ингъвар. — Интересно, как ты собрался их опередить… Но и здесь всё ясно. Ты просто об этом не думал. Всё так, стихотворец?

Ингъвар выдержал паузу и сам же ответил на свой вопрос:

— Всё так… Потому что знаешь — ближайшая ночь окажется для нас последней.

Душевлад отвернулся и продолжил путь.

— Если ты говоришь про навий… — начал он.

— Навьи? — усмехнулся Ингъвар. — Нет… Я о том, что похуже навий.

— Со всем, что здесь есть, — ответил Душевлад, — я справлюсь.

— Со всем, да не со всем… — пробормотал Ингъвар, и затем добавил. — На смерть нас ведёшь, стихотворец.

— Ты её заслужил, — холодно ответил Душевлад.

— А ты, я смотрю, легко рассуждаешь, — Ингъвар опять сплюнул. — Кто смерть заслужил, а кто нет.

— Закрой уже рот! — раздражённо воскликнул Душевлад.

— Ну так ты сам себя на это обрёк, — расхохотался Ингъвар. — Ведь коль не умрём, путь предстоит неблизкий.

Душевлад сделал глубокий вздох.

— Знаешь, как всё будет? — Ингъвар произнёс это так, что Душевлад невольно обернулся.

— В одну из ночей, — процедил Ингъвар, — твоим же мечом я тебе перережу горло и оставлю на корм воронам.

Глаза воеводы блеснули, и, словно в подтверждение его слов, с одной из ветвей сорвалась крупная чёрная птица и, испустив глухой возглас, устремилась прочь.

— Ворон — предвестник беды, — прошептала из воспоминаний Лика, и Душевлад вспомнил, как незадолго до событий последних дней они сидели под большой луной у опушки леса.
Из чащи вылетел ворон, и, едва не задев Лику крылом, тенью скользнул в черноту. Девушка вскрикнула и прижалась к Душевладу.
Выходит, Лика тогда оказалась права… Беда нагрянула. И ещё какая. Удивительно, что именно Лика — прекрасное дитя племени, без матери и без отца, видела гораздо дальше, чем он — сын знахаря. Предчувствовала или каким-то неведомым образом знала.
Душевлад обнял Лику и прижал к себе. Чем сильнее соприкасались их тела, тем отчётливее он различал биение её сердца. Ему хотелось, чтобы это мгновение длилось как можно дольше.

— Удивительно, — произнёс тогда Душевлад, — как много способен изменить один лишь взмах чёрных крыльев.

Лика подняла на него глаза и улыбнулась.

* * *

Войдя в избу, Мох оставил посох у стены, сел на лавку подле печи и замер. Если бы в этот момент кто-то за ним наблюдал, то мог бы подумать, что перед ним не человек, а окостеневшее изваяние, чей невидящий взгляд навечно устремлен сквозь бревенчатые стены далеко за пределы Деревской земли. Так далеко, что вряд ли есть тот, кто способен такое даже просто представить.

Мох размышлял. А размышлять ему предстояло о многом.

Он сидел до тех пор, пока вдруг не хмыкнул — так, словно всё для себя решил.

Знахарь, кряхтя, поднялся и вытащил из-под печи сплетённые из верёвок сети и подойник⁵⁸ с мутной густой жидкостью, которую с особым трепетом перелил в кубышку и заткнул приготовленной для этого пробкой. Затем достал с наблюдников⁵⁹ вязанки трав, а из-под лавки вытянул большой почерневший от времени сундук и, откинув массивную крышку, принялся выкладывать его содержимое на дощатый пол: исписанные берестяные свёртки, плошки с сухими ягодами и камни с выточенными на них замысловатыми символами.

Раздался стук, и дверь отворилась. Показалось округлое лицо Сбыни.

— Я готов! — радостно воскликнул он, вваливаясь в избу, с котомкой, размером почти что с него самого.

— Всё взял, что велено?

— Да! Но зачем нам кованые крюки, Мох? Они к тому же довольно тяжёлые. Ты уверен, что стоит их брать?

— Уверен, — отмахнулся знахарь. — Не отвлекай меня понапрасну, а то забуду чего. Трут⁶⁰ приготовил?

— Да! — отозвался Сбыня, рассматривая лежавшие на полу предметы. — Как ты и сказал, хорошо завернул, чтобы не отсырел.

Знахарь кивнул и ещё раз осмотрел избу.

— Ах, точно, — пробормотал он и полез на печку.

— Мох, давай я, — предложил Сбыня, но старик, достав ступу с пестом, уже спускался обратно.

Когда все вещи были аккуратно разложены по котомкам, знахарь удовлетворённо вздохнул и обернулся к Сбыне:

— Осла своего привёл?

— Конечно! Только это ослица, Мох! У входа ждёт.

— Так чего ж ты ждёшь, поди, вон, навьючь его. Её… А то и выдвигаться пора.

— А куда мы идём, Мох?

— А ты что, разговора нашего с князем не слышал?

— Слышал, конечно. Но где эти рожаницы-то? И кто они?

Мох приподнял бровь и недоверчиво посмотрел на Сбыню.

— Тебе что, мать про рожаниц не говорила?

Сбыня виновато пожал плечами.

— Последние годы она мало что говорила. А до этого я ребёнком совсем был.

Старик тяжело вздохнул, но тут с улицы донёсся топот копыт.

— Князь прибыл, — догадался Мох. — На разговоры у нас ещё будет время. Обожди здесь.

Знахарь, взяв посох, покинул избу. Прежде чем дверь закрылась, Сбыня успел заметить спешивающегося на улице Мала.

* * *

Радогор проснулся от резкого толчка. Что-то с силой ударило в дно ладьи, он подлетел и больно стукнулся о кокору затылком.

— Какого лешего! — взревел Радогор, поднимаясь и потирая голову.

— Мель, — виновато развела руками Яра.

Радогор смерил девушку суровым взглядом и, ничего не сказав, обернулся. Идущая за ними следом ладья оказалась более успешной и продолжала качаться на воде. Дружинник уже собирался отдать приказ, как его вдруг схватили за ворот и потянули вниз.
Потеряв равновесие, он с грохотом повалился, вновь ударившись о кокору — на этот раз лбом.
Радогор собирался разразиться проклятиями, как прямо над ним в мачту с треском вонзилась стрела. Её кованый наконечник пробил дерево насквозь и показался с обратной стороны.
Радогор повернул голову и увидел рядом Яру, которая, по всей видимости, первой и заметила нападавших.
Ещё одна стрела со свистом рассекла воздух.
Раздался сдавленный крик, и тело одного из дружинников со всплеском упало в воду.

— Щиты! — проревел Радогор. Его приказ, подхваченный дружиной, эхом разнёсся над рекой.

Загремели щиты, и каждая ладья словно покрылась чешуйчатым панцирем.

С берега продолжали лететь стрелы. Некоторые из них вонзались в деревянную скорлупу щитов, в то время как другие со звонким треском, ломаясь, отскакивали от металлических ободов.

— Луки к бою! — отдал следующий приказ Радогор, а сам схватил со дна большой щит. Выставив его перед собой, дружинник выпрыгнул из ладьи.

Глубина оказалась небольшой, и вода едва доставала до пояса. Пригибаясь, Радогор направился к берегу.

Стрелы мощными ударами врезались в плотно сбитые дубовые доски щита, и их металлические наконечники, словно жала, возникали перед лицом Радогора.

Дружинник уже подходил к берегу, как вдруг понял, что позади него кто-то есть. Он оглянулся и увидел Яру. Воительница, обнажив топор, шла прямо за ним, так, что щит Радогора прикрывал сразу их обоих.

Времени бранить её не было, хотя мысленно Радогор сделал это не раз.

— Яра, не отставай, — бросил он через плечо, и ещё несколько стрел вонзились в щит.

Чем ближе они подходили к берегу, тем сильнее становились удары.

Как только вода полностью ушла из-под ног, Радогор побежал. Не останавливаясь и не выглядывая из-за щита, он ворвался в лесную чащу. Впереди кто-то был, и Радогор наотмашь махнул щитом. Раздался короткий стон, и бесчувственное тело оказалось в густом кустарнике.

Позади него раздались звуки сражения, и Радогор, ругая себя, обернулся. На Яру напали двое. Он хотел было прийти на помощь, но молодая воительница уже ловко выбила искривлённый меч из руки одного противника и сразу атаковала второго, поразив двумя точными ударами в грудь и шею. Она изящно крутила в руке небольшой топор и наносила стремительные и точные удары, пока ещё один замертво не рухнул на землю.

Радогор подобрал один из мечей и внимательно его разглядел. Грубая ковка, искривлённое лезвие, заточенное только с одной стороны, плохая сталь.

— Разбойники, — прорычал Радогор. И закричал так, чтобы его услышали на воде.

— Убить всех до единого!

Яра, всё ещё находившаяся поблизости, вскинула топор и закричала. Её боевой клич подхватили на ладьях. Раздались всплески воды, и некоторые из затаившихся в кустах разбойников пустились бежать.

— Не дай им уйти, Яра! — крикнул Радогор и схватил одного из убегающих разбойников. Он кинул его на землю и, оскалившись, вытащил из-за пояса бычий рог.

* * *

Весь день Ольга провела с сыном, хоть Святослав был в основном занят тем, что строгал брусок лиственницы. Ольге же было нужно время, чтобы обо всём поразмыслить и думала она, как всегда, сразу о многом. О Великом князе и его пророчестве, о явившейся к ней Маре и словах ведуньи. И об Ингъваре и Свенельде. Но больше всего её мысли занимал Белояр Криворог.
Только когда за окном начало смеркаться, Ольга словно вышла из оцепенения и посмотрела на сына. К тому времени дерево в руках мальчика преобразилось, и в нём стали угадываться определённые очертания.

Ольга встала и подошла посмотреть, над чем так усердно трудится её сын. Встав за спиной Святослава, она пригляделась к его работе, и Ольге потребовалось немало усилий, чтобы не вскрикнуть. Детские пальцы сжимали в руках деревяное оружие, которое Ольга узнала сразу. Это был тот самый кинжал с изогнутым лезвием из её сна. Кинжал Ингъвара.
По низу живота пробежал холод, и Ольга, выхватив из рук сына деревянное оружие, наклонилась к Святославу.

— Милый! — взволнованно прошептала она. — Где ты видел этот нож?

Святослав растерянно посмотрел на мать.

— Это нож отца…

— Почему ты вырезал именно его?

— Не знаю, — пожал плечами мальчик.

Двери комнаты вдруг распахнулись, и вбежала ключница.

— Пора! — запыхавшись, сказала она, и Ольга тут же поднялась.

— Милый, — обратилась к сыну Ольга и поцеловала его в лоб. — Марья уложит тебя спать.

— Мама, почему не ты? — воспротивился Святослав, но Ольга, улыбнувшись, погладила сына по волосам.

— Так надо, — мягко сказала она и направилась к выходу.

Марья протянула ей платок — один из тех, каким укрываются крестьянки, и, скрывшись под ним с головой, Ольга покинула терем. У выхода её уже ждала запряжённая одной лошадью повозка, где место возницы занимал Добрыня.

— Княжна! — воскликнул он, и Ольга тут же на него зашипела.

— Молчи!

Добрыня виновато опустил голову. Ольга встревоженно огляделась, но поблизости никого не было.

— Дурак! — выругалась Ольга и влезла на повозку. — Мчи! Быстро!

— Да, княж… — Добрыня успел остановить себя прежде, чем запретное слово вновь сорвалось с языка.

Тайно, под покровом вечера, на крестьянской повозке Ольга добралась до капища. Придерживая рукой ткань на голове, она тенью проскользнула в ворота и под пристальным взором бога-громовержца забежала в обитель жрецов.

Внутри всё так же царил полумрак. Завёрнутая в длинный светлый платок, Ольга призраком миновала первое помещение, напоминавшее обстановкой гридницу. Здесь также находились вдоль стен столы со скамьями, но предназначены они были не для трапезы, а для собраний жрецов.

У одной из стен располагался жертвенник, и Ольга обошла его стороной, стараясь держаться от него подальше. Но даже на расстоянии она чувствовала холод и кислый запах, исходивший от больших, сложенных друг на друга камней. «Запах смерти», — успела подумать княжна, и, словно в ответ на это, блеснув золотыми ободами, ей подмигнули жертвенные чаши, отчего Ольгу бросило в дрожь.

Она миновала широкую арку и оказалась в святилище, где стояло ещё одно изваяние Перуна. Света здесь было больше, и сердитый взгляд идола устремился на Ольгу, как только она вошла.

Поодаль, возле стены на шкурах лежал человек.

Ольга подбежала к спящему и опустилась рядом. Мужчина был бледен, и сомкнутые веки нервно подрагивали.

— Свенельд, — прошептала Ольга и кончиками пальцев коснулась его руки.

Рука дёрнулась от внезапного прикосновения.

— Ольга, — прошептал воин, и его глаза приоткрылись. Он повернул голову и посмотрел на неё затуманенным взором.

— Ольга? — повторил дружинник.

— Да, дорогой Свенельд, это я, — княжна улыбнулась и на её глазах заблестели слёзы. — Как вы себя чувствуете, милый друг?

— Помогают травы жрецов, — слабым голосом отозвался воин.

— Скорее бы вы поправились…

— Уверен, всё так и будет, княжна. С вашим приходом это сделать значительно легче.

Свенельд вымученно улыбнулся.

— Что произошло? Почему Ингъвар не вернулся с вами?

— Мы дошли до древлян… — Свенельд закашлялся.

— Постойте, — остановила его Ольга. — Я принесу вам воды.

Она отошла и вскоре вернулась с кувшином и чашей. Аккуратно налила немного прозрачной жидкости и протянула чашу Свенельду. Он, забыв о ранении, потянулся, но тут же застонал от боли. Тогда Ольга сама поднесла чашу к пересохшим губам.

— Из-за трав, что дают мне жрецы, вода кажется горькой, — пожаловался он, сделав глоток.

— Прошу, продолжайте рассказ, — взмолилась Ольга, но тут раздался приглушённый стук.

Оба, затаив дыхание, замерли.

— Стучат во входную дверь, — прошептала Ольга.

Но Свенельд только поднёс палец к губам.

Звук повторился.

«Вряд ли Белояр Криворог стал бы стучаться», — подумала Ольга, но на всякий случай поднялась и отошла в тень.

Донёсся скрип открывшейся двери, и послышались чьи-то шаги. Кто бы это ни был, в святилище он не входил.

— Кто здесь? Покажись! — приказал Свенельд, вглядываясь в темноту арочного прохода.

Мгновение ничего не происходило, затем вновь зазвучали шаги, и в святилище вошёл человек.

— Гонец? — Свенельд сразу узнал вошедшего. Это был тот самый молодой человек, укутанный в тёплый кафтан, что передал Ингъвару послание незадолго до того, как сбежала молодая древлянка, пронзив Свенельду плечо.

— Будьте здравы! — сказал гонец и низко поклонился. — Весть жрецу — Белояру Криворогу принёс.

— Какие у тебя вести? — спросила, выходя из тени, Ольга.

— Простите, но только Белояр…— начал было гонец, но в этот момент Ольга скинула с головы платок и бросила на пол.

— Княжна… — пролепетал гонец и сложился вдвое.

— С какими вестями ты к нам вернулся? — голос Ольги прозвучал так, что кровь отхлынула от лица молодого человека.

— Страшные вести, госпожа… — запинаясь, выдавил из себя гонец. Губы его дрогнули.

Ольга со Свенельдом переглянулись. Воин, позабыв о боли в плече, приподнялся.

— Говори уже! — вскричал он, словно догадываясь о чём пойдёт речь.

— Сын Великого князя, — начал гонец, и Ольга замерла в ожидании слов, которые, хоть ещё и не были произнесены, но уже прозвучали у неё в голове.

— Сын Великого князя, — повторил гонец, словно сам ещё не знал, как лучше сформулировать мысль, но ни Ольга, ни Свенельд не смели его прервать. — Ингъвар… Был захвачен лесными людьми и приговорён к смерти.

— Когда? — выдохнула Ольга. — Когда это произошло?

— Несколько дней назад, — опуская голову, ответил гонец. — Этим утром приговор должны были привести в исполнение.

Повисла тишина.

— Как это случилось? — медленно произнесла княжна.

— Древляне, — гонец сделал паузу и сглотнул, — с нечистой силой дружны. В огромных волков обратились и погрызли всех до единого.

Ольга обернулась к Свенельду, и их удивлённые взгляды встретились.

— Только князь в живых остался, — продолжал гонец. — И ещё некоторые славные воины.

Гонец ещё раз поклонился, и Ольга вновь посмотрела на Свенельда.

— Ты что несёшь! — воскликнул дружинник. — Какие волки! Какая нечистая сила!

— Простите, — гонец посмотрел Свенельду прямо в глаза. — Я лишь передал то, что видел.

Свенельд хотел возразить, но Ольга остановила его.

— Спасибо тебе, добрый юноша. Ступай отдохни. Тебе сон нужен. Насчёт жреца будь спокоен. Я всё ему передам.

Гонец вновь поклонился и, не поворачиваясь к княжне спиной, покинул святилище.

Ольга вернулась к Свенельду и опустилась рядом с ним.

— Неужели это всё правда? — прошептала она.

— Не знаю, — покачал головой Свенельд. — Живут древляне среди деревьев. Мужей не так много у них. Князь с двумя-тремя дюжинами всадников туда пошёл. Но коли сказано, что князь пленён и возможно убит, значит так думать и надо.

— Но как вышло, что вы вернулись? — спросила Ольга.

— Сейчас нет времени объяснять. Жрецы явятся в любой момент. Главное, что нужно знать, княжна — теперь вы в опасности!

— В опасности? — Ольга почувствовала, как по спине пробежал холод.

— Я уже знаю, — продолжал Свенельд, — что Великий князь мёртв. В случае смерти Ингъвара единственный наследник — ваш сын, княжна, Святослав.

— Но он ещё слишком мал! — прошептала Ольга. — Должен быть избран посадник.

— Именно! — прохрипел Свенельд и притянул Ольгу к себе так близко, чтобы даже сам идол Перуна, будь у него такая возможность, не смог бы услышать его слова. — И это место многие захотят занять. У Великих князей великие враги. И своих Вещий Олег держал в страхе. Но он мёртв. И сын его, скорее всего, тоже. А значит теперь они станут вашими врагами, княжна.

— Но кто это? — Ольга в ужасе сжала кисть друга.

— Все, — дрогнувшим голосом ответил Свенельд.

* * *

Солнце неохотно подбиралось к горизонту, окрашивая небо в сизый цвет, и изредка мелькало среди густой растительности, сходящейся над головами путников.
Тропа была уже едва различима, но Душевлад, Ингъвар и Чернава продолжали идти сквозь чащу. Ветви цеплялись за одежду и навьюченное котомками седло коня, словно пытаясь обратить на себя внимание. Но каждый пребывал в своих мыслях и находился где-то далеко отсюда. Даже взгляд Чернавы, казался отрешённым, и можно было лишь догадываться, о чем именно размышляет конь.
Мысли Душевлада занимала Лика. Он вспоминал мгновения, что им довелось провести вместе, и одновременно проклинал себя за то, что не оказался рядом, когда она нуждалась в нём больше всего. И ни меч, которым так долго и усердно учил его владеть Радогор, ни знания, что передал ему знахарь, не помогли в самый отчаянный миг. Душевлада просто не оказалось рядом.
Ученик знахаря размышлял, как вышло, что всё произошло в один день. А точнее ночь. Ночь Адама, как называл её Мох. Неужели на всё это была воля Велеса? Или случившееся как-то связано с тем, что показывал ему Лесной царь? Мох так и не успел ничего объяснить.
«Мох…»
Мысль о нём внезапно встревожила Душевлада. Похищая воеводу, он совсем не подумал о знахаре.
«Надеюсь, с отцом всё в порядке, — постарался успокоить себя Душевлад. — Мал вряд ли посмеет тронуть его».
Но тревога не готова была отступить так легко и лишь крепла в сознании Душевлада. Он бросил короткий взгляд на плетущегося позади воеводу.
«Вот кого уж точно ничего не заботит», — подумал ученик знахаря.

Верхушки деревьев ещё купались в золотистых лучах заходящего солнца, отчего редкая листва на некоторых из них полыхала ярко-жёлтым огнём, в то время как у подножья стволов всё сильнее сгущалась тень, растекаясь чернилами по жухлой траве. Душевлад мысленно вернулся к Лике. Он вспоминал, как на закате её волосы сверкали золотом, искрясь в вечернем воздухе.

Лес постепенно затихал. Птичий гомон сменялся робким одиноким щебетом, и только изредка слышался шорох опадающих листьев да треск веток. Воздух становился прохладнее и наполнялся сыростью.

— Пора делать привал! — простонал Ингъвар, и Душевлад решил, что на этот раз воевода прав.

Они остановились на небольшой поляне. Душевлад обмотал поводья вокруг молодого дуба, ствол которого уже мог служить надёжной опорой, и опустился на землю.
Чернава, фыркнув, слегка тряхнул головой и стал щипать траву, изредка поглядывая на спутников.

Душевлад провел рукой по шее коня, пропуская сквозь пальцы густую гриву, что в сумерках стала пепельно-серой.

— Всё будет хорошо, — произнёс ученик знахаря, и было непонятно, кого он старается в этом уверить: животное или себя самого.

— И не думай! — отозвался Ингъвар, рухнувший рядом на землю. Его лицо было мокрым от пота, и он тяжело дышал.

— Как ты мне уже надоел, чужеяд… — вздохнул Душевлад, и лицо Ингъвара на мгновение просияло.

— Осталось недолго, — зло сверкнул глазами воевода.

Душевлад поднялся и раскрыл висящую на коне котомку. Он вынул из неё всё необходимое для костра и бросил к ногам Ингъвара.

— Разведи лучше огонь, — сказал Душевлад, но Ингъвар рассмеялся:

— Ещё чего! — Ингъвар состроил гримасу, демонстрируя Душевладу зубы. — Да и огонь тебе не понадобится, стихотворец… Сомкнёшь глаза — на том твоя жизнь и прервётся.

— Твоё счастье, что Лика жива, — ответил Душевлад после недолгой паузы. — И жизнь её от твоей зависит.

С этими словами он принялся сам разводить огонь.

Тени ветвей удлинялись и сплетались между собой. С наступлением темноты деревья начали превращаться в загадочные силуэты, а на небе вспыхнули и робко замерцали первые звёзды.
Выплыл серебряный серп луны, и на неполностью погасшем небе можно было разглядеть весь его округлый призрачный силуэт. Первые языки пламени костра жадно лизнули сухие ветви, и мрак, наползающий со всех сторон, стал отступать.
Огонь приятно согревал, и Душевлад почувствовал тяжесть век. Собрав остатки сил, он встал и заставил подняться Ингъвара.

— Ты что делаешь?! — попытался возразить воевода, но Душевлад толкнул его к стволу молодого дуба. Не удержавшись на ногах, Ингъвар упал возле дерева.

Душевлад отвязал от седла Чернавы верёвку, другой конец которой стягивал запястья пленника, и стал крепко привязывать Ингъвара к стволу.

Воевода предпринял попытку высвободиться, но Душевлад выхватил меч и ударил его гардой по голове. На лбу выступила кровь и тёмной, почти чёрной струйкой, скатилась по лицу.

— Ты за это поплатишься, — прошипел Ингъвар. — Тебя и девку твою выпотрошу и скормлю свиньям!

Ученик знахаря гневно втянул ноздрями воздух и прижал лезвие к горлу воеводы. Ингъвар поднял глаза, и когда его взгляд пересёкся со взглядом Душевлада, дыхание вдруг перехватило.
Ингъвар почувствовал болезненное удушье.
В груди словно ожило нечто, что пробудилось от вечного сна. Ингъвар попытался отвести взгляд или сомкнуть веки, но его глаза оказались намертво прикованы к глазам Душевлада. И оттуда на него уставилась бездна.
Ингъвар чувствовал, как нечто в груди становится больше и начинает двигаться, будто там поселился невиданных размеров червь, который всё продолжал расти. Воевода попытался вдохнуть, но что-то полностью преградило воздуху путь. Холодный и липкий ужас расползался по телу, и лицо Ингъвара исказилось в гримасе невыносимой муки. Жизнь покидала его, и он устремлялся в бездонную пропасть, открывавшуюся в глазах Душевлада. В них он видел отражение собственной бесславной и мучительной смерти.

— Ещё раз, — сквозь зубы медленно проговорил Душевлад, — хоть слово скажешь про Лику, и я сам убью тебя прямо здесь.

Руны на мече вспыхнули, и из груди Ингъвара вырвался такой стон, от которого у Душевлада похолодело внутри. Он отнял лезвие и отошёл. Тело воеводы бессильно повисло на удерживающих его верёвках, а на шее остался красный продольный след.

Воздух ворвался в лёгкие, и Ингъвар надрывно захрипел. Пламя костра отразилось на белых спутанных прядях, и когда он приподнял голову, его лицо было мертвенно-бледным. Ухмылки на нём больше не было.

— Кто ты?.. — только и смог выдавить из себя Ингъвар, и в этих словах больше не слышалось ни иронии, ни насмешки.

Душевлад не стал ничего отвечать. Он затянул верёвки и без сил опустился возле костра. Положив под голову набитую вещами котомку, он лёг и перевернулся на бок.
Душевладом тут же овладела беспокойная дремота. Но даже во сне ученик знахаря по-прежнему оставался в лесу. Только теперь за каждым деревом ему виделась опасность. Ветви превращались в когтистые лапы, а шорох листьев — в рычание хищников. Душевлад пытался найти выход, но во сне лес казался ему бесконечным.

* * *

— Ты так и не рассказал, кто такие рожаницы, Мох, — напомнил Сбыня, когда солнце опустилось так низко, что его лучи стелились по самой земле, покрывая огненной бронзой кору окружавших их сосен.

Покинули село они тихо. Вероятно, этого даже никто не заметил. Один лишь мальчишка лет шести от роду пробегал мимо, когда Сбыня вьючил ослицу, но дело это было привычное, так что мальчишка и внимания обращать не стал — ни на отрока, ни на его скотину. Помахал рукой и побежал дальше по своим детским делам.

Первое время ослица недовольно повизгивала, словно не желая покидать родные края, но, когда они углубились в лесную чащу, притихла, и долгое время все трое шли молча.

Одной рукой Мох вёл животное под уздцы, а второй опирался на посох.

В начале пути Сбыня изо всех сил прислушивался к новым для него звукам. Так глубоко в лес он никогда раньше не заходил. Сначала мать не пускала, предупреждая, что в чаще полно опасностей, а затем и надобности никакой в этом не было.

То и дело Сбыня посматривал на старого знахаря и гадал, когда можно будет начать задавать вопросы, но Мох упорно отказывался смотреть в его сторону и делал вид, что не замечает назойливых взглядов.

И когда закатное солнце сверкнуло последними бликами, Сбыня решил, что прошло уже достаточно времени. И если знахарь о чем-то и размышлял, то за столь долгое время, все думы он точно должен был уже передумать. Начал Сбыня с вопроса, который до сих пор оставался без ответа.

— У рожаниц имён много, — как всегда витиевато ответил Мох. Но если Душевлада такая манера порой раздражала, то Сбыня наоборот с наслаждением ловил каждое слово знахаря.

— Кто-то называет их «мойры», — продолжал Мох. — Кто-то — «норны». Сами себя они не называют никак.

— Но кто они, Мох?

— Некоторые их как богинь почитают, но это неверно.

— Значит они смертные?

Мох покачал головой.

— Ткачихи они нитей бытия людского, — сказал старик, и Сбыня вытаращил глаза.

— Это как, Мох?

— Мастерицы они великие, — усмехнулся знахарь. — Правда, закоснелые в своём ремесле. Но творения их способны отражать прошедшее и даже ещё не свершённое.

— А где мы их найдём, Мох? Далеко придётся идти?

— Не так уж и далеко, — ответил знахарь. — Смотри, солнце почти зашло. Привал обустроить нужно.

Сойдя с тропы и обнаружив подходящую прогалину, Сбыня, следуя указаниям знахаря, принялся готовить всё для ночлега. С берёзы он ободрал кору, выкорчевал тонкие корни ели, вынул из котомки трут, жжёнку, кресало и кремень⁶¹.
После этого Сбыня свернул в трубочку бересту, прежде сложив внутрь неё трут и жжёнку, и обмотал еловыми корнями.

— Хороший рожок, — похвалил его Мох.

Сбыня крепко прижал рожок к кресалу и ударил о кремень. Жжёнка поймала первую же искру и тут же начала тлеть.

— Раздувай, раздувай! — подогнал его Мох.

Сбыня с усердием принялся дуть внутрь рожка и оттуда повалил дым. Трут вспыхнул, и Сбыня проворно сунул рожок в заранее приготовленные сухие ветви.

— Шишек накидай, — посоветовал Мох, раскладывая возле костра снятые с ослицы холщовые ткани. — Комаров разгонит.

— Спать будем по очереди, — строго сказал знахарь. — Уснуть не вздумай пока меня не разбудишь.

Знахарь улёгся возле огня и положил посох так, чтобы в случае чего можно было до него дотянуться. Сбыня, последовав его примеру, также поступил со своей дубинкой. Весь путь, что они уже проделали, отрок с ней не расставался ни на мгновение.

— Мох, — тихо произнёс Сбыня. — А как рожаницы выглядят?

Старик задумался, а затем ответил:

— Безлики и многолики они.

— Ясно, — пробормотал Сбыня, хотя, конечно, особо ничего и не понял.

— Мох, — вновь позвал он знахаря.

— Что ещё? — недовольно проскрипел старик.

— Спасибо сказать хотел. За то, что вступился. Меня вздёрнули бы, если не ты…

— Конечно б вздёрнули, — отозвался Мох и закрыл глаза. Уголки его губ при этом едва заметно дрогнули.

* * *

— Состарился Уж, — вздохнул Радогор, наблюдая, как дружинники перекладывают вещи вместе с парусом из одной ладьи в другую. — Похудел, обмелел.

Одинокие лучи клонившегося к горизонту солнца пробивались сквозь густые тучи и рассеивались над рекой. Они играли на водной ряби белыми искрами, а ветер приносил с берега шелест листвы и ленивое пение сверчков. Темнело, и небо между серыми волокнами облаков становилось густо-чёрным.

Дружинники, включая молодую воительницу, обступили вставшую на мель ладью и упёршись ладонями, стали её толкать. Любопытный месяц выглянул из-за облаков и, сверкая серебром, очертил силуэт растянувшегося вдоль обоих берегов леса.

Кутаясь в грубые ткани, дружинники вновь распределились по лодкам, занимая свои места. Некоторые из них теперь пустовали. Грубо отёсанные вёсла опустились в чёрную воду, и ладьи неспешно тронулись. Радогор взял шест и опустил за борт, проверяя им глубину.

— Я могу это делать, — вызвалась Яра, и Радогор, кивнув, передал ей шест.

— Проверяй постоянно, — сказал он. — Если ночью сядем на мель — до утра стоять будем.

— А как же берег? — спросила Яра.

— С берега нас не видно. Да и не будет там никого в это время.

Радогор нашёл свою котомку, достал из неё сушёную брюкву и стал жевать.

Перед тем, как сомкнуть глаза, Радогор посмотрел на молодую воительницу. Она стояла на корме к нему спиной и ощупывала шестом дно. Радогор подумал, что, вероятно, если бы не она, та стрела, поразившая мачту, пронзила бы его самого.

Как же случилось, что он не распознал опасность первым? То ли чутьё с годами притупилось, то ли внимание стало рассеянным. И хоть мышцы его не привыкли ощущать усталость, сам Радогор чувствовал себя измождённым. Может так сказывались бессонные ночи? Но порой в сражениях их было гораздо больше…

Тем временем незаметно подкрадывался сон. Речная чернота рассеялась, и Радогор оказался где-то очень далеко от того места, где только что находился.

Ему открылись холмы и возвышающийся над ними город, обнесённый могучей крепостной стеной. Не стеснённый телесной оболочкой взгляд проник сквозь толщу потемневшего дерева, и Радогор увидел избы, сложенные из крепких брёвен, их крыши из плотной дранки, узкие тропинки, по которым сновали люди.
Широкие утоптанные лошадьми дороги были заполнены повозками купцов и возами крестьян, что направлялись к княжескому дворцу, перед которым раскинулась кипящая торговлей площадь.
Купцы в разноцветных кафтанах показывали товар, выкладывая на прилавки меха, шелка и украшения. Ремесленники в кожаных фартуках с гордостью демонстрировали глиняные горшки, резные шкатулки и всевозможные кованые изделия. Дети играли, а старики вели неспешные беседы.
Над городом поднимался дым, и Радогор заметил его только сейчас. Дым шёл из труб княжьего терема и окружавших его домов. Клубился и не рассеивался. Становился гуще. Чёрные облака окутывали небо, погружая день в мрачный сумрак, и вскоре дым заполнил собой всё пространство, поглотив даже улицы, дома и людей.

Радогор почувствовал, что ему становится тяжело дышать. Дым проникал в легкие и обжигал горло. И тут из сгустившейся черноты прозвучал хриплый голос.

— ЖАРУ, БОЛЬШЕ ЖАРУ!

Радогор, вздрогнув, проснулся.

Его по-прежнему окружал ночной мрак, и одежда оказалась мокрой, хотя дождя уже давно не было. Глухой стук отдавался в висках и напоминал удары палок о барабан.

— Всё хорошо? — прозвучал из темноты голос Яры, и Радогор увидел, что девушка смотрит на него. Шест лежал у её ног.

— Глубина большая, — тут же добавила она, проследив за взглядом Радогора. — Дна уже не достать.

Радогор, поднимаясь, зевнул.

— Дурной сон, — сообщил он и сел на одну из кокор. — Спать хочешь?

Дружинник подтянул к себе котомку.

— Нет, — ответила воительница.

Радогор достал из сумки небольшой пучок трав и протянул Яре.

— Их нужно жевать, — пояснил он.

Воительница взяла травы и, свернув пучком, поместила в рот.

— Ты неплохо сражаешься, — сказал Радогор. — Это же твой первый поход?

Яра с набитым ртом закивала:

— Да! Оказався в нён огномя ченсть!

Радогор рассмеялся.

— Я не шучу, — нахмурилась Яра, выплёвывая травы за борт.

— Извини, — Радогор улыбнулся. — Но не много ли ты ждёшь от этого похода? Мы только передаём послание.

— Идти с тобой уже великая честь!

— Оставь честь князьям, — усмехнулся Радогор.

— Но про тебя уже слагают былины! — возразила Яра.

— Былины пусть слагают о мертвецах, — отмахнулся дружинник, хоть улыбка вновь тронула его лицо.

Яра не сводила с него глаз. Радогор поймал себя на мысли, что этот взгляд принадлежит уже не девочке, а женщине. Он был твёрдым и пронзительным.

— Можно тебя кое о чём спросить? — прошептала Яра так тихо, что её слова прозвучали не громче, чем всплески воды.

Радогор кивнул.

— Я слышала, что в возрасте более малом, чем я сейчас, ты один на один сражался с медведем.

— Было дело, — вздохнул Радогор. — Теперь его шкуру на себе князь носит.

Глаза Яры округлились.

— Но как ты его одолел?

— Случайность, — ответил Радогор. — Медведь должен был убить меня. Но Велес распорядился иначе. Может быть, так он указал мне путь. Но что за смысл рассуждать об этом?

— Ты великий воин, Радогор, — серьёзно сказала Яра. — Возможно самый великий из всех, что живут на земле. Я видела, как ты спас того волка во время последней битвы. Как наполняешь священный рог кровью наших врагов. — В этот момент взгляд Яры упал на предмет, висевший на поясе Радогора. — Я видела, как они в страхе бегут от тебя. А их кровь стекает по твоему лицу и капает на доспех.

Радогор в изумлении смотрел на Яру, а воительница меж тем продолжала:

— Для меня стало бы честью испить из этого рога с тобой.

Показались звёзды, и глаза воительницы сверкнули. Радогор молчал. Он смотрел, как поблекшие ночные тени играют на прекрасном выразительном молодом лице Яры, и думал о том, что боевые узоры делают её красоту совершенной.

* * *

Прежде чем покинуть капище Ольга ещё некоторое время смотрела в наполненные тревогой глаза Свенельда, затем встала, но он удержал её за руку.

— Милая Ольга, — сказал он. — Княжна…

— Да, мой друг? — печально отозвалась она, не глядя на Свенельда.

— С другой стороны, теперь у нас появился шанс…

— Не думаю, что сейчас можно говорить об этом, — ответила Ольга, пытаясь высвободить руку. — И даже мыслить. Мне пора. Отпустите меня, Свенельд.

Свенельд разжал пальцы, и кисть Ольги выскользнула из его руки.

— Хорошо, — сказал он. — Но хочу, чтобы вы знали. Я не оставляю надежды. И добавлю вот что: всё, что совершал ваш муж, освобождает вас от каких-либо обязательств, как перед людьми, так и перед богами.

Ольга подняла с пола платок и, вновь обращаясь в крестьянку, сказала:

— Каким бы ни был Ингъвар, это не значит, что я должна быть такой же.

— Вы правы… — после недолгой паузы, тихо отозвался Свенельд.

Ольга покинула обитель жрецов и вышла на улицу, где уже совсем стемнело. Она пересекла капище и отыскала повозку, где её ждал Добрыня. Ольга шепнула ему куда ехать, и они тронулись в путь.

По дороге Ольге показалось, что за ними следят. Княжна оглянулась, но в темноте рассмотреть ничего не смогла. Тогда она попросила остановить повозку и прислушалась. Но кроме привычных ночных звуков ничего не привлекало её внимания.
Добрыня направил повозку в лес, и вскоре они скрылись в густой чаще. Ольга надеялась, что теперь, если преследователи и существовали — они отстанут, но ощущение чьего-то присутствия не покидало её. Княжна старалась увериться в том, что ей это только кажется, но она продолжала оглядываться, пристально всматриваясь в сумрак ночи.
Стало так холодно, что как бы Ольга ни куталась в платок, согреться она не могла. Ткань оказалась слишком тонкой для ночной прогулки. Увидев, что княжна замёрзла, Добрыня отдал ей свой кафтан, но и это особо не помогло.
Деревья расступились, и повозка остановилась в непроглядном лесном сумраке. Ольга поняла, что они на месте. Спускаясь, княжна услышала знакомый сухой треск.
Несколько раз Ольга спотыкалась о торчащие из земли ветви и чуть не падала, но каждый раз удерживалась на ногах. В темноте проступил знакомый силуэт остроконечной крыши.
Этот путь показался Ольге бесконечным. Словно он занял у неё всю ночь, и уже вот-вот должен был начаться рассвет. Но тьма становилась лишь гуще, и создавалось ощущение, что чернота обретает плоть, и её можно даже коснуться.
Послышались звуки. Будто поблизости брёл кто-то ещё, но делал это так аккуратно, что ни одна ветка не хрустнула под его ногой. Ольга пошла быстрее, и некто тоже ускорил шаг. Теперь сомнений в чьём-то присутствии не оставалось. Княжна побежала.
Изба была уже совсем рядом, но Ольга вдруг зацепилась ногой и упала. Она развернулась и увидела тень, что тянулась к ней из темноты. Внезапный ужас охватил княжну, и она ринулась вперёд, но тут же кубарем полетела вниз по земляным ступеням. В следующий момент перед ней оказалась дверь, и Ольга, не теряя времени и не обращая внимания на ушибы, толкнула её и влетела внутрь, чувствуя, как кто-то пытается ухватить её за платок.
В глаза ударил яркий свет большого костра, и дверь тут же за ней захлопнулась.
Снаружи что-то жалобно взвыло, и Ольга вспомнила о Добрыне, что остался снаружи. Она решила, что должна вернуться и стала искать взглядом что-нибудь, что могло бы ей пригодится: факел или хотя бы свечу. Ольга направилась к костру, и тут из-за него показалась ведунья.

— Здравствуй, княжна.

Ольга хотела озвучить свои опасения, но ведунья жестом остановила её.

— Не переживай ни о чём. Тот, кто снаружи не тронет твоего слугу, — ведунья направилась к Ольге, и её большие зелёные глаза заблестели, отражая языки пламени. — Что на этот раз тебя привело, княжна?

— Опасность, — отдышавшись, тихо ответила Ольга, словно боясь, что их могут подслушивать.

— Не бойся. Здесь нас никто не слышит, — угадала её мысли ведунья. — По крайней мере в ночи. Ночь — самый надёжный хранитель всех тайн. Разное случается под её покровом и остаётся сокрытым навек. Но, прошу, княжна, продолжай… О какой опасности ты пришла мне поведать?

— О той, что предрёк мне сначала Великий князь, — ответила Ольга. — Затем сообщил и друг. И всё это после того, как являлась Мара, и ты сказала…

— Знаю я, что сказала, — перебила её ведунья. — Что хочешь теперь, княжна?

— Великий князь перед смертью говорил про волхвов.

— Волхвы… — эхом отозвалась ведунья.

— Что ты знаешь о них?

— Волхвы, — ещё раз повторила ведунья. — Древние могущественные существа. Великие духи Нави.

— Нави? Но разве Навь — не мир мёртвых?

— И мёртвых тоже, — согласилась ведунья.

— Великий князь сказал, что волхвы предсказали ему беду.

— Волхвы не предсказывают беду, — покачала головой ведунья. — Они её только чувствуют.

— Но Великий князь заставил меня запомнить пророчество…

Ведунья сощурилась и внимательно посмотрела на Ольгу.

— Пророчество?

— Великий князь поведал, что волхвы ему предсказали смерть. И будто конь его в этом повинен станет. Так и случилось. Из черепа коня княжьего та проклятая змея и вылезла.

— Это на них похоже… — задумчиво произнесла ведунья. — И что за пророчество поведал князь? Повтори. Только тихо.

— Ты же говорила, что под покровом ночи…

— Некоторые вещи вообще произносить нельзя! — перебила ведунья. — Сами по себе, лишь только прозвучав, они нанести непоправимый вред могут. Но я должна знать, что сказал тебе Великий князь. Ведь утраченное пророчество ещё хуже произнесённого. Но говори тихо! Так тихо, чтобы тебя не слышали даже боги.

С этими словами ведунья подошла к Ольге так близко, что их тела соприкоснулись. Ведунья положила руки княжне на плечи и поднесла ухо к её губам.

— Когда воздух и огонь, — прошептала Ольга, едва шевеля губами, и пламя костра в этот момент встрепенулось.

— Как меж собою князь и конь, — продолжала княжна, наблюдая за огнём и чувствуя, как по телу ведуньи пробегает дрожь.

— С водой, землёй сольются…

Тонкие пальцы ведьмы крепко сжались на плечах Ольги.

— Все услышим Лихо мы. Не избежать тогда беды, — закончила Ольга на одном дыхании, и ведунья попятилась.

— Что это значит? — спросила княжна.

— Тише! — зашипела ведунья. — После таких слов нельзя привлекать внимание. Ни людей. Ни богов. Что приказал Великий князь сделать тебе с этими словами?

— Передать их моему мужу…

— И ты выполнила указание?

— Нет, — покачала головой Ольга. — И боюсь, что сделать этого уже не смогу. Ты понимаешь, что оно означает?

— Не нужно уметь видеть в темноте или разгадывать тайны, — всё ещё шёпотом сказала ведунья, — чтобы понять: тучи чёрные со всех сторон. Но что ты хочешь от меня, княжна?

— Я хочу знать, где можно найти волхвов.

— Нет стоит вам их искать, княжна…

— И мне и моему сыну угрожает опасность! — воскликнула Ольга. — Волхвы предсказали моему дяде смерть! И предсказание их сбылось. Он мёртв! И муж мой, вероятно, тоже! Теперь же они предсказывают беду мне. Я должна их найти, и сама обо всём спросить. Говори, ведьма, как отыскать волхвов?!

— У меня нет ответа на твой вопрос, — тихо произнесла ведунья.

— Ты врёшь! — воскликнула княжна и схватила ведунью за запястье. Взгляды зелёных и огненных глаз пересеклись, и ведунья вскрикнула. Она попыталась высвободить руку, но Ольга крепко её сжимала.

— Говори! — приказала княжна.

— Отпусти! — взмолилась ведунья, всё ещё пытаясь вырваться.

Ольга разжала пальцы, и хозяйка избы отдёрнула руку, прижимая её к груди. На запястье остался красный след как от ожога.

— Как мне отыскать волхвов, — повторила вопрос Ольга.

— У подобных им спросить тебе надо…

— Перестань говорить загадками!

Ольга угрожающе шагнула к ведунье, и та встревоженно попятилась:

— Хорошо! Хорошо… Слушай внимательно и запоминай, княжна. Но только помни, дело это нечистое. И как что будет — не знаю. Произойти может всякое, и винить в этом меня не думай. Дай слово, княжна!

— Даю, — согласилась Ольга.

— Растопить тебе баню самой придётся, княжна. Только не делай этого в тёмное время!

Ольга с недоверием всматривалась в ведунью, но та не обращала на это внимания.

— Затопишь баню три раза, — продолжала ведунья. — Воду холодную из ключей подземных взять надо. Первые два раза пар выпусти, а на третий сама останься. Жару нагони и скажи:

«Пусть связанный кровно с водой и огнём
Путь мне укажет горящим перстом».

Ольгу охватила дрожь.

— И что произойдёт? — спросила она.

— Найдёшь, что ищешь. Но какая мзда за это полагается, одним лишь богам известно. Даже не спрашивай меня об этом! А теперь ступай. И когда идти будешь, не оборачивайся, что бы позади ни происходило.

Ольга хотела спросить ещё что-то, но ведунья, потирая запястье, вытолкнула её из избы.

Дверь захлопнулась, и Ольга снова осталась в черноте. Сердце её судорожно колотилось, и она поспешила к повозке, не оглядываясь, как и наставляла ведунья.

«Пусть связанный кровно с водой и огнём путь мне укажет горящим перстом», — повторяла в уме Ольга, чтобы не забыть слова.

* * *

Душераздирающий вопль безжалостно вырвал Душевлада из объятий тревожного сна. Под ним будто вновь разверзлась земля, как это было на тропе Лешего, а тело словно погрузилось в холодные воды Ужа. Одежда была насквозь мокрой от пота, и Душевлад почувствовал неприятное прикосновение холодной ткани.
Лес всё ещё был объят сумраком, а Чернава беспокойно топтался на месте. Ингъвар сидел с широко открытыми глазами и озирался.
И тут ночную тишину вновь пронзил вопль. Он раздавался вдалеке и был переполнен отчаянием, болью и… голодом.

— Лихо… — прошептал Ингъвар, дрожа всем телом.

Душевлад встал и взялся за рукоять меча.

— Что стоишь?! — прошипел Ингъвар. — Скорее отвяжи меня.

Душевлад закрыл глаза и прислушался.

— Ты что, оставишь меня связанным?

Душевлад поднял веки и с удивлением на него посмотрел.

— Назови мне хотя бы одну причину, почему я должен тебя развязать?

— Ты что, вой не слышал?

— Слышал, — отозвался Душевлад и, достав из котомки остатки еды, что лежали ещё с похода к Лесному царю, опустился возле догорающего костра.

Ингъвар какое-то время молча наблюдал, как он ест, а затем тихо сказал:

— Пленника намерен морить голодом?

Душевлад смерил его холодным взглядом, но затем вытащил из котомки кусок вяленого мяса и кинул к ногам воеводы.

— Связанному есть тяжело, — напомнил ему Ингъвар.

Душевлад со вздохом поднялся и принялся разматывать верёвку. Закончив, один конец он предусмотрительно оставил у себя в руках.

Ингъвар поднял с земли мясо и стал жадно его рвать зубами.

Небо светлело, и месяц со звёздами понемногу растворялись в нарастающей синеве.

Душевлад зевнул и, поднявшись, стал отвязывать Чернаву. После он затушил остатки ночного костра, собрал сохранившиеся угольки, завернул их в бересту и положил в котомку к остальным вещам.

— Пора идти, — обратился он к Ингъвару, ожидая в очередной раз встретить сопротивление, но воевода лишь молча поднялся.

По дороге они то и дело останавливались, и Ингъвар наблюдал, как Душевлад собирал то ягоды, то растения, то грибы, и за всё время не проронил ни слова.

Когда солнце достигло зенита, вновь раздался вопль. Теперь он звучал отчётливее. Жуткий и пронзительный. И это был не рёв зверя, не стон раненного животного и даже не крик человека. Что-то совсем иное, потустороннее. Принадлежащее, казало бы, не этому, а совсем другому миру.

Чернава тревожно заржал, и Душевладу пришлось его успокаивать.

— Что это? — прошептал Ингъвар.

— Топи рядом, — отозвался Душевлад. — Там разная нечисть бродит.

— Нечисть говоришь? — Ингъвар оглянулся, словно из-за деревьев вот-вот должно было что-то выпрыгнуть. — Я слышал про топи в этих лесах, — продолжал он. — Именно здесь и обитает Лихо.

— Сам же знаешь, что это не так, — отозвался Душевлад. — Нет никакого Лиха.

— Я так не думаю, — отозвался Ингъвар, и, будто с ним соглашаясь, над чащей разнёсся очередной жуткий вопль.

— Главное не заходить в топи. Обойдём стороной, — заключил Душевлад.

Но чем дальше они шли, тем сильнее преображался лес. Даже при солнечном свете он окутывался тенями, а чаща становилась гуще. Путникам приходилось постоянно пригибаться, проходя под размашистыми ветвями елей, а пение птиц и стрекот насекомых вскоре окончательно стихли.

* * *

Яра спала, и Радогор то и дело непроизвольно смотрел в её сторону и в какой-то момент поймал себя мысли, что с нетерпением ожидает её пробуждения.
За это время ладьи преодолели ещё несколько порогов, и теперь река стала настолько широкой, что берегов уже видно не было.
Это означало, что Уж остался позади, и они вошли в воды Припяти.
Собирались тучи, и издали уже доносились гулкие раскаты грома.

— Свернуть паруса! — скомандовал Радогор.

Дружинники, выполнив указание, заняли места у уключин, и в тот же момент яркая вспышка осветила чёрное небо, а следом за ней, словно раскалывая мир на части, обрушился гром.

— Перун приветствует нас! — вскричал Радогор и, подняв со дна ладьи бердыш, вскинул оружие к небу.

Яра, разбуженная раскатами грома, вскочила и с неподдельным ужасом посмотрела вверх. В этот момент с небес обрушился шквал воды, и ладьи закачались на бурлящих речных потоках. Волны взбирались по борту и перекатывались через край.

— Греби, греби! — кричал Радогор, и яростный ветер с силой бил его в грудь.

Пригибая головы, стараясь укрыться от безжалостных порывов, дружинники изо всех сил вскидывали и опускали вёсла. Ладьи подпрыгивали на волнах, и их раскачивало из стороны в сторону. Молнии сверкали одна за другой, и казалось, что река ожила. Её воды поднимались из самых глубин, стараясь опрокинуть лодки, но судна мчались вперёд, рассекая вытянутыми носами волны.

— Яра, вещи! — крикнул Радогор, когда сильный порыв ветра подхватил один из мешков и чуть не выкинул за борт.

Из лодки, что шла позади, донёсся крик, а за ним прозвучал всплеск. Радогор обернулся, но сквозь стену дождя увидеть ничего не смог, и не был даже уверен в том, что другая ладья всё ещё за ними следует.
Яра, ловко перемещалась по раскачивающейся на волнах ладье, и крепила всё, что попадалось ей под руки. Вдруг ладья стала заваливаться, и воительница едва успела ухватиться за мачту, чтобы не вылететь в бушующую стихию.
Радогор скомандовал всем переместиться на другой борт и сам сделал то же. Лодка выровнялась и продолжала движение.

Вскоре ветер начал стихать, и промокшие насквозь дружинники облегчённо вздохнули. Они переглядывались между собой, и по их взглядам становилось ясно, что ещё не все из них осознали произошедшее.

— Шторм позади! — объявил Радогор, и опустился на одну из кокор.

Моросил дождь, и над водной гладью белой дымкой поднимался туман.

Яра достала из котомок сухие ткани и раздала всем. Кутаясь в них, дружинники вновь заняли отведённые им места.

Вскоре дождь полностью прекратился, и туман приподнялся над поверхностью воды. Белой дымкой он тянулся вдоль берегов, а впереди было невозможно различить, где заканчивается река и начинается небо. Теперь казалось, что ладьи, подобно колеснице бога-громовержца, скользят среди облаков.

Радогор приказал подойти к берегу, после чего позволил дружинникам отдохнуть. Не теряя времени, они разместились кто где и после суровых испытаний тут же погрузились в глубокий сон. Сам же Радогор, встал на носу и посмотрел на реку.

К нему подошла Яра.

Туман по-прежнему окутывал сверкающую поверхность воды и, подобно дыму костров, устремлялся ввысь, где огненным золотом растекались по небу отблески восходящего солнца.

— Как же красиво, — прошептала Яра, и Радогор почувствовал, как её пальцы коснулись его руки.

На другой стороне ещё угадывался тёмный холмистый берег, и Радогор остановил на нём задумчивый взгляд. Кисть воительницы скользнула к нему в ладонь, и он повернул голову. Она стояла совсем близко, и от неё исходил прекрасный аромат полевых цветов. Мокрые пряди волос ниспадали на смуглое лицо, а губы были немного приоткрыты.
Яра подняла на Радогора взгляд, и он, не удержавшись, поцеловал её.
Радогор запустил пальцы в густые волосы, и прижал Яру к себе. Другая его рука скользнула ей под одежды, и пальцы сжали нежную кожу.
Яра вздрогнула, и они вновь слились в поцелуе. Река окутала их туманом, и Радогор расстегнул на поясе Яры ремни. Она прильнула к нему всем телом, и тихий стон скользнул над поверхностью воды. Тишину нарушали лишь слабые всплески волн и прерывистое дыхание.
Радогор сжимал Яру в объятиях, и жар её тела передавался ему. Их тела сливались в единое целое, и белая пелена тумана, скрыла их от посторонних глаз.

* * *

Первое, что увидел Сбыня, когда открыл глаза — мягкий рассеянный свет, пронизывавший пожелтевшую листву кустарников и аккуратные шапки сосен. Вокруг него раскинулись папоротники, и всё утопало в нежных оттенках жёлтого и золотого.
Сбыня потянулся.
Прохладный воздух был наполнен ароматом хвои, а на густом разноцветном покрове, сотканном из мха и лишайника жемчугом сверкали утренние капли росы.
Знахаря рядом не было.
Сбыня поднялся и, всё ещё потягиваясь, огляделся.
Повсюду слышалось пение птиц, приветствовавших новый день, и их голоса сливались в единую мелодию, что струилась сквозь устремлённые ввысь стволы и растворялась в раскидистых кронах деревьев.
Сбыня собирался уже позвать знахаря, как вдруг ветви кустов поблизости зашевелились, и показался Мох. В руках он держал плотно набитый льняной мешок.

— Проснулся, — проскрипел знахарь. — Собирайся, пора.

Сбыня забросал землёй костёр, собрал по котомкам вещи, навьючил ими ослицу, взвалил часть на себя и взял животное под уздцы.

— По дороге нам предстоит ещё трав собрать и грибов древесных, — пробормотал Мох, обращаясь то ли к Сбыне, то ли к себе самому.

Шли они долго. Тропа то расширялась, то становилась уже, а иногда так круто вздымалась, что им приходилось делать небольшие привалы. В эти моменты Мох внимательно изучал растительность. Периодически он что-то срывал и клал в льняной мешок, который предусмотрительно держал поблизости.

— Под ноги смотри, корни скользкие, — предупредил знахарь, когда они преодолевали очередной подъём.

Ветер шумел в кронах деревьев и потряхивал широкие листья молодых клёнов. В солнечных лучах поблёскивали наполненные водой канавы, и разнообразными оттенками серого и голубого пестрили пни, укрытые лишайниками, сквозь плотный покров которых пробивались ещё зеленые лепестки кислицы и даже прорастали новые молодые ели.

Лес жил собственной жизнью и великодушно распростирал перед путниками свои объятия. Его дыхание, наполненное запахами пропаренной солнцем хвои, отсыревшей листвы и грибов наполняло грудь, и Сбыня ощущал, что становится частью этого непостижимого для него пространства.

Ослица, что всё время шла рядом, в отличие от своего хозяина не проявляла никаких признаков удовлетворения от единения с окружавшей её природой. Никогда раньше ей ещё не приходилось преодолевать столь значительные расстояния, и тем более ходить по лесам, где, в отличие от утоптанных Деревских дорог, путь постоянно преграждали всевозможные препятствия и водились змеи. Ослица недовольно подёргивала ушами, отгоняя летающих насекомых, и громко фыркала. Когда подъём оказывался чересчур крутой, она и вовсе останавливалась; тогда Сбыне приходилось её уговаривать, но бунт прекращался, как только в дело вмешивался знахарь.

— Почему у тебя нет лошади, Мох? — спросил Сбыня, когда ослица остановилась в очередной раз.

— Почему же нет? — удивился Мох, присаживаясь на укутанную лишайником кочку и приглашая Сбыню присоединиться к нему. — Чернава мой конь.

— Как?! — удивился Сбыня, опускаясь рядом. Лишайник оказался тёплым, хоть и был влажным. На бело-голубом ягеле поблёскивали паучьи нити, а по ростку берёзы бегали большие муравьи.

— Почему же он тогда не с тобой? — спросил Сбыня.

— Душевладу он сейчас нужнее, чем мне, — задумчиво ответил знахарь.

Сбыня внимательно посмотрел на старика.

— Как думаешь, он в порядке? — серьёзно спросил отрок.

— Пока да, — ответил Мох в свойственной ему манере.

Сбыня хотел спросить что-то ещё, но знахарь его прервал.

— Идти нам нужно. Не коротка ещё дорога, а с ослом твоим и подавно.

Мох поднялся, опираясь на посох, и, стукнув им оземь, подогнал животное. Ослица недовольно взвизгнула, но продолжила путь.

— Надеюсь, с Душевладом всё хорошо будет, — добродушно пробормотал Сбыня.

— И я, — согласился Мох, но что-то в интонации старика насторожило Сбыню.

— Мы поэтому идём к рожаницам, Мох? О судьбе Душевлада справиться?

Мох с удивлением посмотрел на Сбыню.

— А ты смышлёнее, чем мне казалось.

Сбыня сначала заулыбался, а потом, осознав сказанное, приуныл.

— Не печалься, — рассмеялся Мох. — Лучше уж так, чем наоборот.

Сбыня некоторое время обдумывал слова знахаря, затем сказал:

— Ты говорил, что рожаницы не только прошедшее знают, но даже ещё не свершённое.

— Хорошая у тебя память, — похвалил отрока знахарь.

— Так значит ты хочешь узнать, что с Душевладом будет?

— Порой, чтобы узнать будущее приходится погрузиться в прошлое, — туманно ответил Мох, и на эту тему их разговор был окончен. Какие бы вопросы дальше Сбыня ни задавал, знахарь только уходил от ответа.

* * *

Остаток ночи Ольга уснуть не могла, а перед рассветом, когда ей всё же удалось погрузиться в короткий тревожный сон, её разбудили кошмары.
Проснувшись, она тут же вскочила и первым делом повторила про себя слова, которым научила её ведунья:

«Пусть связанный кровно с водой и огнём
Путь мне укажет горящим перстом».

Марья, услышав, что княжна проснулась, подала завтрак, но Ольга от еды отказалась. Сопровождаемая взволнованным взглядом ключницы, она стала подбирать наряд.

— Этим вечером тризна по Великому князю, — напомнила Марья, и Ольга на мгновение оцепенела.

Она совсем об этом забыла. Но откладывать запланированное было нельзя. Белояр Криворог скорее всего ещё не знает о том, что произошло с Ингъваром, но это лишь вопрос времени. Ольга всем телом ощущала нависшую над ней и её сыном угрозу. При мысли о Святославе сердце забилось быстрей, а в голове поочерёдно зазвучали слова то Вещего Олега, то Мары, то Свенельда.

«Всё, что они сказали — правда. И ты… Ты в опасности, Ольга…»

« БЕДА БЛИЗКО».

«…у Великих князей великие враги. А значит теперь они станут вашими врагами, княжна».

Всё это время Ольга стояла над сундуками с одеждой, доставала из них вещи и убирала обратно.

— С вами всё в порядке, княжна? — Марья коснулась её плеча, и Ольга вздрогнула, словно освобождаясь от чар.

Она посмотрела на ключницу так, будто не узнала её, затем схватила первое попавшееся платье, надела его и покинула терем.

Добрыня дежурил у входа и, как только княжна показалась, тут же свистнул вознице. В то же мгновение подкатилась повозка, Ольга забралась внутрь, и они тронулись с места.

Город тем временем просыпался и начинал готовиться к тризне по Великому князю.

Жители украшали избы свежими еловыми ветвями и жёлтыми цветами и сами облачались в лучшие одежды, украшенные жемчугом, вышивкой и родовыми символами. Кузнецы работали над оберегами, в то время как остальные мужчины собирали древесину и переносили всё необходимое к месту, где планировался обряд. Женщины занимались приготовлением пищи, плели венки из колосьев и ещё цветущих полевых цветов, а дети носились, взбудораженные предстоящим событием.

Всю дорогу Ольга нашёптывала фразу, услышанную от ведуньи, и Добрыня, сидящий напротив, встревоженно за ней наблюдал, но не решался проронить ни звука.

Повозка выехала на окраину городища. Здесь начиналась дорога, на которой, последнее время, Ольга оказывалась не раз. Этот путь вёл через лес к дому ведуньи, но сейчас повозка свернула на развилке в другую сторону. Преодолев несколько холмов, она выехала к небольшому водоёму, на берегу которого располагались бани.
Повозка остановилась возле небольшого, сложенного из сосновых брёвен домика, крыша которого, покрытая дёрном, сливалась с окружающей её растительностью. Вместо окна в стене зиял дымоволок — крохотное квадратное отверстие, в которое, при желании, не смог бы пролезть даже ребёнок.

У воды, отражавшей перламутрово-молочное небо, сидели два банщика. Увидев княжескую повозку, они вытянулись и поспешили навстречу. Повозка остановилась, и с неё спустился ключник. Вид у Добрыни был озадаченный.

— Княжна велит вам ступать, — сказал он.

Банщики удивлённо переглянулись.

— Куда ступать? — решился уточнить один из них.

Добрыня пожал плечами.

— То вы решайте сами… Куда хотите, туда и ступайте. Но ступать приказано отсюда подальше и до вечера не возвращаться.

Банщики вновь переглянулись.

— Но… — начал было один из них и тут же затих, так как из повозки показалась княжна.

Она смерила банщиков строгим взглядом, и этого было достаточно, чтобы те поклонились и мгновенно скрылись из виду.

— Добрыня, — обратилась к ключнику Ольга. — Езжай к колодцу, набери в нём воды и привези мне сюда.

— А на что ж ехать, княжна? — удивился Добрыня, и обвёл рукой пруд. — Иль тут воды мало?

Ольга уже набрала полную грудь воздуха, чтобы прикрикнуть на ключника, но затем выдохнула и произнесла спокойно:

— Воду из ключей подземных взять надо. Это важно. Поезжай, пожалуйста, и привези воды. Да побольше.

Добрыня поклонился и нырнул обратно в повозку.

Ольга поднялась по ступеням и зашла внутрь. Дверь бани — низкая, с высоким порогом — заставила её пригнуться.
При входе располагалась печь-каменка, сложенная из крупных валунов. За ней вдоль стены вытянулся полок, а напротив — лавка. Пол был слажен из неплотно положенных досок, а стены и потолок почернели от въевшейся сажи.
Не обращая внимания на остающиеся на платье чёрные следы, Ольга довольно быстро развела под каменкой огонь, используя тонкие сучья и бересту. После чего закинула очищенные от коры берёзовые поленья и, как только пламя охватило сухое дерево, вынесла на улицу полог с лавкой и стала ждать.
Из-под крыши, открытого дверного проёма и всех остальных щелей и отверстий повалил густой чёрный дым.
Спустя некоторое время Ольга вновь зашла в баню и, низко согнувшись, чтобы не надышаться дымом, подложила ещё берёзовых поленьев, после чего сразу же выбежала на воздух. Волосы её растрепались, глаза слезились, а руки и лицо почернели.
Вернулся Добрыня и, с любопытством посмотрев на княжну, поставил перед ней вёдра с прозрачной колодезной водой. Ключник хотел помочь Ольге занести их в баню, но она остановила его.

— Стой здесь, — приказала княжна. — И ничего не делай. Никого не впускай и сам не заходи, что бы ни произошло.

Глаза Добрыни округлились, но возражать он не посмел.

— Всё ясно? — на всякий случай уточнила Ольга, и ключник закивал, наблюдая за тем, как княжна, вся покрытая сажей, вновь возвращается в окутанную дымом баню.

В этот раз Ольга сделала подкладку не берёзовыми поленьями, а осиновыми. Длинные языки пламени скользнули по крупным камням, слизывая с них сажу.

Когда дрова догорели, Ольга собрала лопатой оставшиеся угли, сбрызнула водой стены и занесла обратно лавку и полок.

Добрыня хотел было ей помочь, но Ольга взглядом остановила его.

Плотно затворив за собой дверь, оставив открытым лишь дымоволок, Ольга пролила водой камни. Поднялся первый пар и заполнил собой помещение. Подождав, пока он немного настоится, Ольга открыла дверь и выпустила его. На стенах образовались капли, и чёрными струйками устремились к полу.
Вновь закрыв дверь, Ольга поставила рядом с каменкой вёдра с колодезной водой, смочила берёзовый веник и протёрла им от сажи лавку и полог. Затем плеснула воду на камни.
Второй пар оказался более насыщенным, но в то же время и мягким. Сажа полностью улеглась по стенам, после чего Ольга выпустила и второй пар.
Закрыв за собой дверь в третий раз, она скинула платье и повесила его на жердь для одежды. Разложила рядом с каменкой березовые и дубовые листья, а на лавку и полог постелила пихту. Зачерпнула ковшом колодезную воду и стала медленно лить на камни.

Пошёл густой ароматный пар.

Ольга опустилась на устланные молодыми хвойными ветвями лавку и сделала глубокий вздох. Обжигающий влажный воздух заполнил грудь.

Ольга добавила ещё немного воды.

Когда пар стал достаточно густым, она громко и чётко произнесла, хоть голос её при этом немного дрожал:

«Пусть связанный кровно с водой и огнём
Путь мне укажет горящим перстом».

Ничего не произошло. По чёрным стенам продолжала стекать сажа, а пар клубился под низким потолком.
Тогда Ольга зачерпнула ещё воды и обильно полила камни. Они встревоженно зашипели, и пар защипал кожу. Становилось тяжело дышать.

Ольга повторила:

«Пусть связанный кровно с водой и огнём
Путь мне укажет горящим перстом».

Теперь ей показалось, что пар заклубился, стал гуще и внутри него возникло движение.

Она ещё раз наполнила ковш и обдала камни водой. С шумом взметнулись клубы пара, и вместе с ним помещение заполнил утробный голос:

— ЖАРУ, БОЛЬШЕ ЖАРУ!

От неожиданности Ольга забилась в угол.

Со стен потекли чёрные струи воды и, не успевая собираться в лужи, просачивались сквозь неплотные доски пола. Пар начал закручиваться, принимая неясные формы, и в тусклом свете, который проникал сквозь дымоволок, можно было различить чей-то грузный сгорбленный силуэт.

— ЗАЧЕМ БУДИШЪ, КНЯЖНА?

И хоть вода больше на камни не попадала, пар продолжал становиться гуще, а силуэт — отчётливее.

Ольга ответила. Она старалась говорить так, чтобы голос её не дрожал.

— С вопросом пришла, банный хозяин.

— ЗАДАВАЙ СВОЙ ВОПРОС!

— Мне нужно знать, как отыскать волхвов…

— М-М, ВОЛХВОВЪ, ГОВОРИШЬ?

Клубы пара дрогнули, и Ольге показалось, что крупный сгорбленный силуэт навис прямо над ней. Она попятилась и опустилась на лавку, уперевшись в неё руками.

— ЧТО ДАШЪ ВЗАМЕН? — прозвучал голос банника.

— А что хочешь? — спросила Ольга. И тут почувствовала, как под её ладонью, что-то шевельнулось. Она опустила взгляд и увидела, как толстые, покрытые сажей, грубые пальцы, сжали её запястье.

— ТЕБЯ...— прозвучал в ответ голос банника.

К обнажённой спине широкой ладонью прикоснулся пар, а в памяти вспыхнули слова ведуньи: «Какая мзда за это полагается, одним лишь богам известно».

* * *

Ветер наполнял паруса, и лодки быстро неслись по течению. Некоторые дружинники ещё спали, остальные следили за ходом лодок.
Радогор и Яра сидели на корме.
Радогор молча наблюдал мелькающие на воде тени, и ощущал тепло, исходившее от тела Яры.

— Мне всегда было интересно, — прошептала воительница. — Каково это — быть самым сильным человеком на земле?..

Радогор ничего не сказал, но Яра, словно и не ожидая ответа, продолжила:

— Но такая сила сулит одиночество.

Дружинник с удивлением посмотрел на неё.

Девушка сверкнула глазами и игриво укусила его за шею.

— Ты думаешь тебя не видно? — Яра провела рукой по щеке Радогора. — Прячешься за грозным видом и широким лезвием топора.

Радогор хотел возразить, но наткнулся на такой непреклонный взгляд, что решил промолчать.

Между густых облаков сверкнула луна, и перья на плаще Яры на мгновение окрасились серебром. Девушка положила голову на плечо Радогора, и он замер.
Этот момент показался ему удивительно прекрасным, но в то же время и невообразимо хрупким. Он боялся пошевелиться, словно соверши он хотя бы одно, даже едва уловимое движение, всё вокруг рухнет. Рассыпется множеством осколков и канет в пучину чёрной реки.

— Скажи, как шкура убитого тобой медведя оказалась на плечах князя?

Радогор выдохнул, и звук покидающего грудь воздуха больше показался похожим на рык.

— Тушу того медведя тащили из леса сразу много мужей. Я тогда потерял отца. Что мне за дело было до какой-то шкуры?

— Расскажи о своём отце, — попросила Яра.

— Его называли древесным человеком, — после некоторой паузы произнёс Радогор. — Он был охотником. Но охотился всегда один. Он был единственным, кто не боялся ходить ночью в лес.

— Но зачем идти ночью?

— В темноте охотник остаётся невидимым для добычи, — пояснил Радогор.

— Но ведь и добыча прячется под покровом ночи?

— Оттого отца и называли древесным человеком. Оказываясь в лесу, он становился его частью. По крайней мере, так он всем говорил.

— И ты ходил с ним?

— Никогда… — покачал головой Радогор.

Лика внимательно вглядывалась в его лицо.

— Мне кажется, что я знаю, почему твой отец это делал. И, мне думается, ты тоже.

Радогор склонил голову.

—Нет, — тихо произнёс он. — Каждую ночь из-за этого я не мог уснуть. Потому как не знал, увижу ли его вновь.

— Только за одним человек может уходить ночью в лес, — сказала Яра, и Радогор вопросительно на неё посмотрел.

— За тем, чтобы остаться в нём навсегда, — закончила мысль воительница.

Повисла тишина, и её сопровождали только тихие всплески воды.

— Так и произошло, — вздохнул Радогор. — То, чего я больше всего боялся. Наступило утро. Затем день. Отец не вернулся.

— И ты отправился на его поиски?

Радогор кивнул.

— Я не мог не увидеть его. Охотники не отыскали тело, и тогда я отправился сам.

Яра взяла Радогора за руку и крепко сжала.

От этого прикосновения Радогор вздрогнул. Неожиданно для самого себя, он ощутил то, чего не испытывал уже очень давно. Почти забытое, смутное и неясное. Чувство или скорее ощущение, что не обладало чётко выраженным окрасом, но отличалось неимоверной силой. Его нельзя было назвать радостным или печальным — нечто большее, что дружинник ни понять, ни определить не мог. При этом Радогор точно знал, что когда-то уже испытывал подобное. В затуманенных глубинах прошлого до того, как ушёл отец, и мать ещё была с ними.

— Насколько же должен быть одинок ребёнок, чтобы отправиться на поиски родителя в лес одному … — спросила, глядя на него, Яра.

Но Радогор не услышал её. Пребывая где-то между прошлым и настоящим, наслаждаясь новым, неизведанным ему чувством ощущения самого себя, он не заметил, как улыбка тронула губы, и одновременно на веке сверкнула едва заметная слеза. Но это не укрылось от внимательного взгляда Яры.

— Теперь я понимаю, что с тобой произошло…

— Это сделало меня сильнее, — проведя ладонью по лицу, ответил Радогор.

— Совсем нет, — улыбнулась Яра. — Ты был сильным всегда. Но стал несчастным.

— Я… — начал Радогор, но воительница его перебила.

— Самое страшное — никого не любить.

— Любовь — это привязанность, — возразил Радогор. — А привязанность — слабость.

— Любовь — это сила, — покачала головой Яра. — Твой отец утратил её и поэтому не вернулся из леса. В чём же здесь сила?

Небо постепенно светлело и окрашивалось в розовато-пурпурный цвет. На воде заискрились первые блики, и остальные дружинники стали просыпаться. Яра поднялась и начала раскладывала вещи, которые после шторма были разбросаны по ладье. Она достала немного еды и принесла Радогору.

Он молча взял сушёную брюкву и стал жевать. Внутри бушевал шторм. Всю жизнь он прятался и подавлял эмоции, уверенный в том, что это делает его неуязвимым. Выходит, всё не так? Радогор опустил руку к поясу и стиснул в ладони бычий рог, словно тот мог подсказать ответы. Дружинник вернулся мыслями к прошедшей ночи. Он с нежностью вспомнил горячее дыхание Яры, её молодое крепкое тело и острый пронзительный взгляд.
В груди разливалось непривычное тепло, и Радогор ощущал себя как-то иначе. Он поднялся, и ладья под его весом пошатнулась. Ему показалось, что он стал ещё больше. Развернувшись к дружине, он объявил так, чтобы его услышали все:

— К вечеру будем на месте!

________________________________________________

⁵⁴ Ключь (разг.) – у древних славян использовалось для обозначения ладьи в разговорной речи.

⁵⁵ Часть ствола дерева с отходящим под прямым углом корнем, служившими крепежным элементом каркаса ладьи.

⁵⁶ Элемент лодки или гребного судна, предназначенный для подвижного крепления весла к борту.

⁵⁷ Языческий храм

⁵⁸ Специальный сосуд, в который доят молоко.

⁵⁹ Деревянные полки для посуды, специй и прочей кухонной утвари.

⁶⁰ Любой материал, который мог возгореться от искры: сухая трава, кора деревьев, волокна льна и др.

⁶¹ Предметы необходимые для разведения огня в древней Руси. Жжёнка — выжженая хлопчато-бумажная ткань. Кресало —металлическая пластинка, служившая для удара о кремень.