Сложно сказать, когда и где прошла та черта, окунувшая меня в глухой морок, наполненный тяжёлым и зыбким дыханием ночи, сквозь который теперь предстоит идти.

«Всё это очень похоже на сон», — подумала я и улыбнулась, ведь где-то глубоко в душе всё ещё сохранялся последний, казалось бы, неиссякаемый луч надежды, что тьма рассеется, и внезапный свет укажет мне путь.

Только этого не произошло, и лишь одинокие изголодавшиеся воспоминания, то и дело озаряли болезненными вспышками сознание, но тут же гасли во мраке окружающего меня пространства. Пространства, в котором не было ничего и, вероятно, даже меня самой; и лишь покрытые запёкшейся кровью шуангоу¹, тяжелым грузом повисшие на плечах, подсказывали, что я по-прежнему существую.

И если происходящее вы назовёте хаосом, возможно, окажетесь правы, но только правота здесь не имеет никакого значения. Подобное осталось где-то там — далеко за спиной и заточенными лезвиями шуангоу; навечно застыло памятниками в непроглядной бездне прожитых лет.

Я хотела крикнуть, дабы эхо подсказало мне путь, но вдруг поняла, что не имею представления, кто ещё, кроме эха, водится в этих краях. От таких мыслей кисть непроизвольно опустилась на эфес дао-меча, и ладонь обожгло холодом. В этот самый момент в сумраке возник силуэт и древним исполином возвысился до небес.

Это была скала.

Окутанная густым дымчатым саваном, подобно дворцу нефритового императора, она словно парила в воздухе, не касаясь подножьем земли. Я шла дальше, и каменный великан со всеми его изломанными бивнями, утёсами и буграми становился более явным, и тут облака расступились, а на самой вершине показался храм, чья крыша со вздёрнутыми к небу краями отчётливо виднелась даже в гнетущем сумраке ночи. В тот же момент я разглядела ступени, высеченные прямо в скале. Они извивались между уступов и змеёй устремлялись вниз, растворяясь в молочной пелене облаков.

Пространство вокруг вскоре тоже окрасилось белым, и я изо всех сил напрягала слух в надежде уловить хоть какие-то звуки, что могли подсказать направление. Но ни пения птиц, ни стрекота насекомых, ни даже собственных шагов я распознать не могла. Лишь иногда на шее возникало едва уловимое ощущение горячего дыхания, и казалось, что на груди вот-вот сомкнутся руки того, кто находится у меня за спиной.

Утёс возник передо мной внезапно, заставив вздрогнуть. Он обрушил на меня тяжёлую энергию камня, словно придавливая всем весом к земле. Воздух застрял в горле, и я испытала сильнейший приступ удушья. Это мгновение длилось так долго, что казалось останется со мной навсегда. Но время неумолимо растягивалось в окружающем меня тумане и постепенно возвращало к реальности. В кончиках пальцев появилось покалывание, и удушье окончательно отступило.

Туман стал рассеиваться, и я увидела рядом расщелину, из которой вверх по скале взбирались ступени. Поставив ногу на первую из них, я снова почувствовала позади себя чьё-то незримое присутствие. Но то ли болезненные вспышки прошлого, то ли нежелание вовсе туда смотреть, не дали мне обернуться, и я направилась вверх. Туда, где, как мне казалось, последние капли тяжёлых мыслей должны были обратиться в пар и покинуть воспалённый разум. Но чем выше я поднималась, тем отчётливее понимала, что избавиться от них невозможно. Испаряясь, мысли вновь оседали на стенках черепа и стекали обратно, образуя бурлящую, ядовитую смесь, и тогда я изо всех сил сжимала рукоять дао-меча, стараясь больше ни о чём не думать.

Ступени пронзили облака, и мне представлялось, что я вот-вот должна оказаться над ними, но окружавшая меня белизна становилась лишь гуще, а одинокий призрачный спутник не отставал. И хоть видеть я его не могла, слуха порой касалась тяжёлая поступь шагов и даже глухое прерывистое дыхание.

Сотни, а то и тысячи ступеней оставались позади, растворяясь в молочной белизне, а мышцы постепенно обращались в камень, но я продолжала подъём. И если бы передо мной был выбор: сорваться или прекратить движение, я бы не задумываясь выбрала первое.

И когда уже казалось, что восхождению не будет конца, а глаза почти перестали различать ступени, я вновь увидела Храм. Он вырастал прямо из скалы, словно был её неотделимой частью и утопал в густой зелени чайных деревьев. Изогнутые птичьими крыльями края многоярусной крыши, на скатах которой восседали бессмертные звери-хранители, окутывала лёгкая дымка, и над сомкнутыми створками массивных деревянных ворот были изображены лишь два иероглифа.

— Лун Дао, — прочитала я вслух, и двери, словно повинуясь силе древнего заклинания, тут же пришли в движение.

Ворота открывались так медленно и бесшумно, будто стремились придать этому мгновению ещё больше таинственности и величия. Напрягая зрение, я вглядывалась в открывающийся проход, но оттуда на меня вновь устремила свой взор чернота.

В животе шевельнулась тревога, но усилием воли я тут же её подавила. Оказавшись у самых ворот, я по-прежнему не могла разглядеть то, что ожидало внутри. Чёрный зев дверного проёма дыхнул холодом, и, переступив высокий порог, я словно окунулась в ледяную воду. Делая очередной шаг навстречу неизвестности, я положила для уверенности руку на эфес дао-меча, а второй ухватилась за рукоять одного из висевших за спиной шуангоу.

Место, в котором я очутилась, выглядело куда меньше, чем можно было представить находясь снаружи, хотя большая часть внутреннего пространства скрывалась в тени и оставалась недосягаемой. Ни каменных колонн, ни арочных сводов. Даже пол здесь не был чем-либо устлан и под ногами простиралась голая поверхность живого камня, от которого исходила неведомая мне сила, обжигающая ступни.

Ворота позади громыхнули, и вместе с этим иссякли и последние лучи света, озарявшие пространство. Всё вокруг меня погрузилось в абсолютный мрак.

«Полностью чёрное и абсолютно пустое пространство», — успела подумать я, как где-то вдалеке вспыхнул небольшой огонёк и стал приближаться, словно Инь разрасталось в Ян.

Впервые за долгое время я достала из ножен дао-меч и встала в оборонительную стойку.

Белая точка становилась всё больше, и вскоре я смогла различить человека, а точнее только его лицо, слабо озаряемое светом небольшой свечи, что он перед собой держал. Он был облачён во всё чёрное, поэтому увидеть его полностью я не могла. Как и не могла понять имеется ли при нём оружие.

Монах подошёл и, не обращая внимания, на отблески стали и острие клинка, обращённое на него, остановился напротив меня. Он замер, словно сделался частью храма и той непоколебимой черноты, что окружала нас.

Я ждала, что монах спросит моё имя или зачем я пришла, но он ничего не спросил. Только отчего-то усмехнулся и покачал головой.

Всё так же не произнося ни слова, монах повернулся ко мне спиной и по-прежнему удерживая свечу на уровне глаз, направился туда, откуда пришёл. Повинуясь этому негласному приглашению, я вернула дао-меч в ножны и последовала за ним.

Нас, как и до этого, окружал абсолютный мрак, и свеча нисколько не озаряла путь. Её слабого мерцания едва хватало на то, чтобы освещать сосредоточенное лицо монаха. Я ждала, что мы вот-вот выйдем в другое помещение или во внутренний двор, но этого не происходило. Мы всё шли и шли, а чернота вокруг нас оставалась неизменной, хотя мы уже давно должны были покинуть храм, но каким-то образом всё ещё оставались в нём. Тут я вспомнила о незримом попутчике и только сейчас поняла, что больше не чувствую его присутствия. Может призраки неспособны преодолеть тот барьер, что служит проходом в храм? Но тогда выходит, что место, в котором я оказалась, и есть истинный мир. Мир живых — куда закрыт путь для мёртвых. Но что же тогда осталось там — снаружи, откуда пришла я?..

В густой окружавшей нас черноте, что боязливо отстранялась даже от самых слабых дуновений горячего пламени, оживали воспоминания. Бесплотные, видимые только мне, они восставали из самых глубин сознания, упирая в меня свои жадные взоры.

Мы продолжали путь, но монах так и не проронил ни звука. Казалось, что мы идём целую вечность. Несколько раз я собиралась нарушить тишину, но каждый раз себя останавливала. В момент, когда я повстречала монаха, мне подумалось, что он каким-то неведомым образом знает с какой целью я пришла, и оттого без вопросов пригласил следовать за собой. Но теперь я уже не была так в этом уверена. Может быть, никакого приглашения и не было вовсе?

— Постойте, — вырвалось у меня, но монах сделал вид будто не слышит и продолжал идти. Я подумала остановиться, чтобы привлечь внимание, но не посмела этого сделать. И тогда озвучила то, ради чего пришла:

— Я ищу Дракона!

Эти слова прозвучали так громко, что, если бы монах не захотел отвечать, их должен был услышать кто-то другой, в чьём присутствии я нисколько не сомневалась. Но монах вдруг замер, а пламя свечи встрепенулось и стало ярче. Оно осветило целиком монаха, и только сейчас я заметила, как далеко вокруг него растекаются по камню длинные полы чёрной рясы, а затем и всё остальное пространство: обитые деревом стены устремлялись высоко вверх и терялись в полумраке, словно растворяясь в черноте беззвёздного ночного неба. Нас окружали массивные деревяные колонны, и их столбы были обвиты изящными телами нефритовых змеев, выточенных с непревзойдённой точностью. Чешуя каждого существа казалась живой и переливалась в мерцающем свете огня.

— Прежде чем найти Великого Луна, нужно встретить всех его сыновей, — заговорил монах, и его тихий голос, подобно дыханию ветра в бамбуковой роще, не столько звучал, сколько проникал в самую глубину души.

В нём не было ни старческой хрипоты, ни юношеского звона. И я впервые задумалась о том, сколько же ему лет, но ни по лицу, ни по голосу, определить этого я не могла.

— Тогда представь мне его сыновей, — ответила я, и монах неожиданно рассмеялся.

— Все они здесь, — сказал он, разводя руками, и тут нефритовые существа пришли в движение, словно пробуждаясь от многовекового сна.

Сначала это было едва заметно — лёгкое подрагивание чешуек и неуловимые движения вытянутых усов, но затем глаза существ, прежде тусклые и безжизненные, полыхнули огнём, а из ноздрей вырвались клубы густого пара. Воздух наполнился запахами сандала и благовоний.

Мощное тело одного из змеев, объятое гигантским черепашьим панцирем, служившее основанием одной из колонн, дрогнуло и стало медленно сползать, переливаясь всеми оттенками жёлтого и зелёного. Колонна пошатнулась и с неимоверным грохотом обрушилась на каменный пол, расколовшись надвое. Сын Дракона, несмотря на вес огромного панциря, двигался бесшумно, а его лапы, касаясь каменного пола, не издавали ни звука.

Я думала, что испытаю страх, но, напротив, была полна решимости. Вынув из ножен дао-меч, я почувствовала, как рукоять согревает ладонь, и тут вновь раздался голос монаха:

— Яцзы, — произнёс он, — первый сын Великого Луна.

Сын Дракона величественно замер напротив меня.

Очертив дао-мечом в воздухе круг, я вознесла его над головой и встала в боевую стойку. Панцирь Яцзы вдруг покрыли тонкие как паутина трещины, и дракон начал преображаться: короткие лапы вытягивались, а торчащие в стороны длинные усы растворились в густом воздухе. Из трещин стал пробиваться свет — сначала тусклый, но затем всё ярче и ярче, и вот нефритовая скорлупа раскололась, и я ощутила неимоверный поток энергии, который на мгновение меня ослепил.

Когда я вновь смогла видеть, то вздрогнула, и почувствовала, как к голове приливает кровь. Сына Дракона передо мной уже не было, и на его месте стоял крупный воин, чьё лицо с отпечатком нечеловеческой жестокости я узнала сразу. Это был один из тех наёмников, что послал император, дабы исполнить его страшную волю. Только на этот раз воин был облачён не в обычный доспех, а в тяжёлую чешуйчатую броню, отливающую тёмным изумрудом, и в руках вместо меча он держал длинный широкий шест, оплетённый золотыми обручами.

— Яцзы — старший сын Великого Луна, — услышала я голос монаха, а затем он добавил:

— Яцзы любит убивать.

Словно в подтверждение этому Яцзы вскинул громоздкий шест над своей головой, и отошёл в сторону. Позади него лежало неподвижное тело, и я пошатнулась, словно меня пронзило сразу несколько стрел. На меня был устремлен потухший взгляд моего возлюбленного. В его остекленевших глазах застыло удивление, словно он не успел даже понять, что умер.

Пространство вокруг исказилось, и я больше не видела ни величественных деревянных колон, ни оплетающих их нефритовых драконов. Исчез и монах, и яркое пламя свечи. Передо мной оставался лишь Яцзы в виде императорского наёмника, что пришёл опустошать и разорять наши земли, и бездыханное тело того, чьё имя я больше не могла произнести даже в мыслях. Слуха коснулся шелест молодых листьев, воздух наполнился смешанным ароматом цветов, и вокруг нас раскинулись сады родового поместья нашей семьи, среди которых каплей чернил на белом холсте рядом с безжизненным телом застыл Яцзы. Но на этот раз ни страх, ни отчаяние не были способны меня одолеть.

Я спрятала дао-меч обратно в ножны и вытащила из-за спины шуангоу. Разведённые в стороны, они застыли подобно напряжённым крыльям, и пригнувшись к земле, переступая с пятки на носок и двигаясь из стороны в сторону, я пошла прямо на воина. Наёмник стоял неподвижно. Удерживая двумя руками окованный золотыми обручами шест, он кровожадно ухмылялся, словно предвкушая награду, которую даст император.

Расстояние сократилось, и я сделала первый выпад. Один из мечей-шуангоу рассёк воздух, но тут же со звоном отскочил от подставленного под него золотого обруча, и мне пришлось пригнуться, чтобы противоположный конец шеста не раздробил череп. Древко пронеслось над головой, и один миг тело воина оставалось для меня открытым. Я нанесла удар вторым мечом, и загнутый конец шуангоу вонзился в броню. Несколько крупных чешуек отлетели в сторону, но прежде, чем я успела поразить противника следующим ударом, он произвёл ответную атаку. Его глаза полыхнули гневом, но прежде, чем его тяжеловесное оружие переломало мне кости, я сделала кувырок и, оказавшись позади него, сразу же отступила на несколько шагов, одновременно сцепляя крючковатые концы шуангоу между собой.

Я дождалась, пока воин начнёт разворачиваться, и со всего размаху нанесла удар. Два меча, ставшие единым целым, рассекли воздух, и заострённая рукоять повернутого в обратную сторону шуангоу вонзилась точно в брешь, образовавшуюся в броне. Воин испустил наполненный отчаянием и болью крик, и мир вокруг нас внезапно померк.

Сын Дракона исчез, а меня вновь окружали колонны и обитые деревом стены.

— Уверенность и твёрдость духа, — такими словами приветствовал меня монах. — Благодаря этим качествам, ты смогла победить Яцзы. Но Яцзы —лишь первый сын Великого Луна.

Я спрятала испачканные в крови шуангоу обратно за спину и застыла в ожидании второго сына Дракона. И он не заставил долго себя ждать.

Откуда-то сверху, куда не дотягивалось пламя свечи, раздался шум. Сначала я подумала, что это завывание ветра, но затем поняла, что природа этого звука совсем иная: будто гигантские ноздри втягивали в себя воздух. Я вдруг почувствовала, как ноги отрываются от земли, а тело взлетает в воздух.

— Второй сын Великого Луна, — сказал монах. — Чивэнь. Он любит всё поглощать.

Я пыталась сопротивляться, но звук усиливался, и моё тело поднималось вверх. Выхватив дао-меч, я выставила его перед собой в надежде вонзить Чивэню в нёбо, когда он попробует меня проглотить, но, как я ни вглядываясь в затягивающую меня черноту, разглядеть кровожадную пасть не могла. Тогда я опустила взгляд, но ни монаха, ни даже света свечи уже видно не было. Вдруг я ощутила грубые прикосновения, и собиралась ударить мечом в ответ, но оружия в моей руке почему-то не оказалось. Я потянулась за шуангоу, но и они исчезли.

— Когда тебя поглощает тьма, — прозвучал из бездны голос монаха, — оружие не имеет силы.

Чья-то кисть больно сжала предплечье, и солдаты императора, закованные в яркую броню, затолкали меня в колесницу, запряжённую двумя конями. Нас окружала толпа, и стоял невероятный шум. Прямо над ухом постоянно кричали, и удерживающие меня солдаты, угрожая толпе копьями, взгромоздились за мной на повозку и прижались со всех сторон, исключая любую возможность вырваться.

Прежде, чем колесница тронулась с места, среди людей я вдруг увидела своего отца. Потянув к нему руки, я закричала, чтобы он меня заметил, и толпа расступилась, но, как только наши взгляды пересеклись, последняя надежда погасла так же безжалостно и внезапно, как едва окрепшее пламя в ледяных порывах зимнего ветра. Отец смотрел на меня, и по его щекам бежали слёзы, а глаза не выражали ничего кроме бессилия. Отчаяние охватило меня.

Но затем я вспомнила черноту, и храм, и монаха. И хоть со мной не было ни дао-меча, ни шуангоу, а руки были крепко связаны, я изо всех сил стала сопротивляться. Но чем больше попыток я предпринимала, тем сильнее стража сдавливала меня, смыкаясь подобно мощной пасти дракона. И эти безжалостные челюсти сжимались всё сильней, так, что вскоре мне даже стало тяжело дышать. И тогда я услышала голос монаха:

— Уверенность и твёрдость духа позволили тебе одолеть Яцзы, — сказал он. — Но против Чивэня они бессильны.

Я оставила попытки вырваться, и давление тут же ослабло.

Воздух ворвался в лёгкие, и я заметила, что колесница несётся сквозь лес. Ветви и ярко-зелёная листва смешались между собой, будто густые краски на холсте художника. Их свежесть и аромат окутали меня, а слуха коснулись сразу тысячи звуков, объединённых в одну прекрасную симфонию, дополняемую громким стуком копыт.

Повозка выехала на длинный подвесной мост, и колёса с грохотом застучали о сбитые между собой доски. Чэфу⁵, стоявший прямо передо мной, что-то кричал, но я не слышала его слов и даже не пыталась их разобрать, с наслаждением ловя каждое дуновение наполненного влагой воздуха.

Я подалась немного вперёд, чтобы поравняться с чэфу и вгляделась в его лицо, верхняя часть которого была скрыта шлемом, опущенным до самых бровей. Грубая обветренная кожа, редкая щетина, тонкий шрам, пробегающий по щеке, потрескавшиеся и сухие губы.

Чэфу, почувствовав мой взгляд, обернулся.

Я улыбнулась, и он улыбнулся в ответ. И тут над самым ухом раздался испуганный возглас стражника, и в это же мгновение колесница зацепилась о деревянную ограду моста, и сразу же отлетела в противоположную сторону. Раздался треск, но его мгновенно заглушило испуганное ржание лошадей. Я ощутила падение и, задержав дыхание, приготовилась очутиться в воде, но когда открыла глаза, то вновь увидела перед собой монаха.

— Принять текущий момент, таким, каков он должен быть — сила нисколько не меньшая, чем удар даже самого острого меча, — сказал он, слегка улыбнувшись, и я глубоко задумалась над его словами, после чего ответила:

— С этим можно было бы поспорить, — сказала я, но монах никак не отреагировал на мои слова.

Я проверила оружие и, убедившись, что оно снова на месте, приготовилась к встрече с третьим сыном Дракона.

— Пулао! — произнёс монах, и словно в ответ воздух пронзил высокий душераздирающий вопль, от которого возникло непреодолимое желание сжаться и забиться в самый дальний угол храма, лишь бы не слышать истошный жалобный крик, или скорее вой, в котором не было ни слов, ни мольбы о помощи, а лишь леденящий ужас, словно его издавала мать, наблюдающая гибель своих детей.

Я оглянулась в поисках того, кто издаёт этот страшный вой, но так и не смогла никого увидеть.

— Третий сын Великого Луна, — голос монаха едва пробивался сквозь нарастающий шум. — Пулао любит кричать.

Я тонула в нескончаемом вопле, в котором всё более явно различались стенания и женский плач. Вокруг меня сомкнулись холодные стены гарема, что помимо шелков и тафты⁷, хранили в себе боль, отчаяние и страх. За резными ширмами в полумраке покоев стонали несчастные узницы, оторванные от семей, испуганные и одинокие. Место, где, казалось бы, красота должна возводиться в культ, становилось клеткой, а для некоторых из нас — гробницей.

Крик Пулао всё больше заполнял пространство, и сквозь него различались заговорщический шёпот наложниц и приказы евнухов, а я в ужасе пыталась найти укрытие, немым призраком скитаясь по каменным лабиринтам Запретного города⁸, чтобы вырваться из многоголосья окружавшего меня кошмара.

Но от крика Пулао сбежать оказалось нельзя, и я чувствовала, что вот-вот потеряю рассудок. Я мечтала вновь сразиться с Яцзы, или оказаться в могучих челюстях Чивэня, лишь бы только ничего не слышать.

Но пытка шумом не прекращалась, и тогда я сделала последнее, на что ещё была способна: подумала о родном доме, стараясь вспомнить всё до мельчайших деталей. Пулао грозно взревел, стараясь разрушить хрупкие образы, но я сделала глубокий вдох, и вдруг почувствовала тонкий аромат сирени.

Слуха коснулся знакомый шорох молодой листвы, и одного его дыхания было достаточно, чтобы заглушить нескончаемый вой. И словно устав от собственной ярости, Пулао стал утихать, и тогда я наконец-то его увидела.

Совсем крохотный дракон, усы которого были длиннее его самого, сидел на полу, выпучив глаза-бусины. Его рёв становился всё тише и тише, растворяясь в звуках близких моей душе. Мир вокруг меня словно замер, наслаждаясь этим чудесным мгновением, которые не смогли бы омрачить ни холодные стены гарема, ни суровые лица евнухов, ни страшные козни наложниц.

Шум прекратился, и я снова оказалась в храме. Маленький Пулао исчез, а пламя свечи, как и прежде, плясало на бледном лице монаха.

— Если выхода нет снаружи, его всегда можно отыскать внутри, — улыбнувшись, сказал он.

Утерев пот со лба, я ждала следующее имя, гадая, какое испытание мне выпадет на этот раз. Но монах не спешил произносить его. Он пристально вглядывался в меня, словно оценивая, готова я к этому или нет.

— Представь мне следующего сына Дракона, — попросила тогда я.

— Биань, — шёпотом произнёс монах, и свеча в его руках вдруг погасла. Мир канул в бездну, из которой, как мне показалось, может и не быть возврата, но тут сверху на меня упали бледно-алые лучи. Я подняла голову и увидела толстые ржавые прутья, сквозь которые просачивался свет багровой луны. В ноздри ударил запах сырости, и холодный воздух подземелья обжёг лёгкие.

— Четвёртый сын Великого Луна любит закон, — эхом прозвучал голос монаха, и как только он стих, я услышала едва уловимый шорох.

В вязком мраке темницы сверкнули два белых шара, и я услышала низкий утробный рык. Потянувшись за дао-мечом, я поняла, что вновь безоружна. Из темноты показалась широкая, покрытая густой рыжей шерстью, тигриная морда, и в её разинутой пасти по длинным клыкам медленно стекала густая слюна. В багровом свете луны, она была похожа на кровь.

Прижавшись к стене, я пыталась найти взглядом укрытие, но ничего подходящего в тесном подземелье не было. Лишь кованые крюки, торчащие из стен, с висящими на них цепями. Зверь приближался, и его рык становился громче, словно Биань с каждым движением всё больше утверждался в намерении меня сожрать.

Я схватила одну из цепей и стала дёргать её изо всех сил, надеясь вырвать из стены крюк, но камень и не думал выпускать металл из своих объятий. Тигр прыгнул, и я едва успела отскочить в сторону, но длинные, острые как лезвия когти, всё же оставили на плече четыре кровавые борозды, очень похожие на следы плети.

Тигр взревел и приготовился к следующему прыжку, но вместо того, чтобы вновь от него бежать я, затаив дыхание, замерла. Взгляды человека и зверя пересеклись, и мы оба не двигались с места. Вскоре рык стал стихать, а затем и вовсе исчез. Я по-прежнему не шевелилась, а тигр не отрывал от меня неморгающих глаз. Его хвост медленно покачивался из стороны в сторону, и только сейчас я смогла в полной мере осознать всю красоту этого грозного зверя. Его рыжая шерсть, словно расплавленное золото, переливалась в слабом мерцании лунного света, а в чёрных узорах, что растекались подобно чернилам, угадывались всевозможные символы, отчего можно было предположить, что этот зверь является хранителем некоего давно утраченного тайного знания, вероятно, недоступного даже ему самому.

Тигр опустился на каменный пол темницы, положив голову на вытянутые лапы, и я села напротив него.

Лунный свет начал меркнуть, и со всех сторон собиралась тьма. Она медленно подступала, окутывая саваном каменные стены подземелья, и вбирала в себя крюки и цепи, постепенно подбираясь к зверю, но тигр не обращал на неё никакого внимания, продолжая вылизывать шерсть на массивных лапах. Сначала исчез его хвост, а затем и всё тело стало растворяться в черноте. И, прежде чем окончательно сгинуть во мраке, тигр в последний раз на меня посмотрел, после чего чернота поглотила его целиком.

— Не нужно противостоять Вселенной, — услышала я монаха, и меня ослепило вновь вспыхнувшее пламя свечи. — Ведь она против нас не настроена.

Я посмотрела на свою руку, но раны, что были на ней, исчезли, и только длинные полосы шрамов, напоминали об их существовании. «Не нужно противостоять Вселенной», — подумала я и подняла взгляд, ожидая что монах представит мне пятого сына Дракона, но он молчал, и только сейчас я заметила, что свеча в руках монаха почти догорела.

— Чего же ты ждёшь? — спросила я.

Монах серьёзно на меня посмотрел и, помедлив, ответил:

— Остался последний сын Великого Луна.

— Так представь его мне, — сказала я, и монах кивнул.

— Таотэ, — назвал имя монах, и каменный пол под нашими ногами дрогнул. Стены покрылись паутиной трещин, и храм разлетелся на множество осколков, словно ваза, упавшая с большой высоты.

Мне пришлось зажмуриться, чтобы осколки не задели глаза, и открыв их, я увидела перед собой зал, на противоположной стороне которого возвышался жертвенный алтарь, выполненный из цельного куска нефрита. Перед ним восседало нечто сгорбленное и огромное, но я не могла ничего разглядеть, так как нас разделяла вереница юных наложниц, которую я теперь завершала. Глаза девушек были опущены, словно они боялись увидеть то, что ожидает их впереди. Стояла мёртвая тишина, лишь изредка нарушаемая странными звуками, доносившимися со стороны алтаря, похожими на хруст сухих веток. Очередь охраняли евнухи. Стоя по обе стороны колонны, вооружённые копьями, они, как и наложницы, старались не смотреть на алтарь.

Очередь медленно продвигалась, и хруст становился громче. Я осторожно выглянула из толпы, желая понять, что же там, но увидела лишь мохнатую голову с торчащими на макушке вытянутыми ушами. Вдруг спереди раздался вопль, и одна из наложниц побежала прочь. Евнухи выставили копья, но она, не останавливаясь, бросилась прямо на них.

В оцепенении я смотрела, как копья пронзают живую плоть, а их покрытые кровью наконечники, выходят у девушки из спины, но она при этом испустила не крик отчаяния, а вздох облегчения, что вызвало ещё больший ужас. Сложно вообразить, что могло заставить эту несчастную выбрать такую участь.

И тут я увидела то, что так напугало наложницу.

Перед нефритовым алтарём поднялся гигантский зверь с огромным вздувшимся животом и развернул в нашу сторону вытянутую широкую пасть, шерсть вокруг которой слиплась от крови.

«Пятый сын Великого Луна любит есть», — подумала я, и Таотэ, грузно перелавливаясь с ноги на ногу, направился к бездыханному телу наложницы. На его окровавленной морде застыла гримаса вечного голода, и одним неуклюжим движением он вырвал из тела девушки копья и откинул в сторону будто тростинки. Таотэ разинул бездонную пасть и забросил в неё тело.

Челюсти сомкнулись, и я услышала тот самый хруст.

Евнухи выставили перед собой копья, угрожая оторопевшим, трясущимся от ужаса, наложницам, приказывая опустить глаза в пол.

Я с сожалением подумала о дао-мече и шуангоу, которые очень бы сейчас пригодились.

Таотэ вернулся к алтарю и приказал подвести следующую жертву.

Двое евнухов подхватили под руки наложницу, чуть не теряющую от страха сознание, и повели к сыну Дракона. Девушка, даже не думая сопротивляться, безвольно повисла на их руках.

Передо мной оставалось всего три наложницы, а значит времени у меня было немного. Я оглянулась и увидела, что за мной тянется длинная очередь. Кто-то рыдал, а кто-то трясся от безумного страха.

Мысли проносились в голове со скоростью выпущенных из арбалета стрел, но ни одна из них все никак не могла достичь цели. Ни убить, ни ранить Таотэ было нельзя. Сбежать от него невозможно.

Ещё одна девушка скрылась в пасти кровожадного зверя, не успев издать даже жалобный стон, прежде чем огромные зубы с хрустом переломили ей позвоночник. Переборов отвращение, я стала внимательно следить за Таотэ. Из его пасти стекала кровь и капала на округлое пузо со вздувшимися на нём венами, и сын Дракона размазывал эти капли, оставляя на себе густые разводы, отчего его кожа приобрела бордово-кирпичный оттенок.

Таотэ схватил следующую жертву, подведённую к нему евнухами, но прежде, чем она оказалась в бездонной пасти, я заметила, как блеснули его глаза, а у наложницы от ужаса перехватило дыхание так, что она даже не могла кричать. И тут ко мне пришло осознание, почему здесь было так тихо. Истинная пища для Таотэ не плоть, а страх. Он выпивает душу прежде, чем уничтожить тело, а затем лишь перемалывает безжизненную оболочку.

Последнюю наложницу, стоявшую передо мной, схватили евнухи, и склонив головы, направились к сыну Дракона, и тогда я сделала то единственное, что, как мне показалось, могло нас спасти.

Расправив плечи и высоко подняв подбородок, я сделал глубокий вздох и запела.

Таотэ, уже протягивавший лапы к новой добыче, вздрогнул и с недоумением посмотрел на меня. Евнухи озирались, не зная, что делать.

Я продолжала петь, и мой голос становился всё громче и увереннее. Таотэ, сидя на месте, стал нервно ёрзать, позабыв о своей добыче. Наложница, которая должна была стать следующей жертвой обернулась ко мне. Её глаза блестели от слёз. И тут губы девушки приоткрылись, и она тоже запела. Наши голоса слились, и чем громче мы пели, тем меньше ощущался страх. Позади меня начали звучать ещё голоса, и вскоре пели уже все наложницы. Наши голоса превратились в единый хор, наполнивший собой весь зал.

Таотэ, состроив недовольную гримасу, поднялся со своего места, и, сопровождаемый евнухами, покинул зал.

А мы продолжали петь, пока нас не прервал голос монаха. Стены храма вновь сложились вокруг меня, и голоса в мгновение стихли.

— Великая мудрость гласит, — сказал монах. — Нужно добиться такого состояния вещей, чтобы благоприятный для тебя исходне мог не произойти сам.

Меня переполняли чувства, и, не выдержав, я рухнула на колени и разрыдалась. Горячие слёзы защипали кожу, и я почувствовала на языке их вкус. Утерев глаза, я поднялась и посмотрела на монаха.

Его свеча должна была вот-вот погаснуть, но он как ни в чём не бывало, держал её в руках, словно огонь не обжигал пальцы.

Я знала, что у меня остаётся совсем мало времени.

— Я встретила всех сыновей Дракона, — сказала я. — Теперь представь мне его самого.

Монах склонил голову, и в этот момент свеча догорела.

Камень, на котором я стояла вдруг стал излучать свет, и его мощные лучи ударили снизу вверх, освещая каждую деталь храма. Монах и колонны с нефритовыми драконами исчезли, а однотонные стены устремились ввысь. Я подняла голову, и у меня перехватило дыхание.

Витиеватые резные скобы удивительно сложных форм, удерживали многоуровневые своды потолка, украшенного всевозможными рисунками и орнаментами разных цветов, которые поразительным образом между собой сочетались.

Переливались золотом круглые печати, маленькие оконца излучали свет, а сам потолок сверкал во всем своём многообразии и напоминал удивительно сложный механизм, состоящий из множества вставленных друг в друга колец, каждое из которых было отдельным произведением искусства. Все вместе они казались похожими на сокровищницу, мерцающую блеском драгоценных камней, в центре которой застыло объёмное изображение золотого дракона.

Мне показалось, что дракон шевельнулся, а затем его голова и вправду отсоединившись от барельефа, устремилась прямо на меня. Я отпрыгнула в сторону, и на том месте, где я стояла, распростёрлось озеро. Раздался всплеск, и я увидела, как длинное тело исчезает в тёмной, почти чёрной воде.

— Зачем ты ищешь Великого Луна? — прозвучал позади голос монаха, и я обернулась. Свечи в его руках больше не было, и теперь на фоне светящегося камня монах был уже не точкой света в темноте, а каплей Ян, в своей чёрной, стекающей на пол, рясе.

Я задумалась, стоит ли ему отвечать.

— Ты же просила представить тебе его детей, — сказал монах. — И я это сделал.

— Нет, — возразила я. — Я не искала их. Только его самого. Это ты говорил про детей. И тогда я попросила тебя представить их мне.

— Ты хочешь найти Великого Луна. Но прежде ты должна объяснить зачем.

И хоть правду я раскрывать не хотела, но врать… Врать здесь не имело никакого смысла, поэтому я всё же ответила:

— Я ищу Дракона, чтобы убить его.

Монах долго молчал, а затем спросил:

— Зачем тебе это?

Но в голосе его не было удивления.

— Я хочу стать воином.

— Ты и так воин, — печально покачал головой монах.

— Нет. Я хочу быть тем воином, что не будет испытывать страх. Не будет испытывать боль, унижение, страдания. Воином, который сможет сам определять свой путь.

— Но всё это и есть твой путь, — возразил монах.

— Ты ничего не знаешь, — ответила я монаху. — Я выполнила твои условия, теперь твоя очередь выполнять мои.

Монах печально опустил голову, и я почувствовала на поясе вес дао-меча, а за спиной тяжесть шуангоу.

Вода позади меня вспенилась, и из бурлящих белых потоков выскользнуло длинное, переливающееся золотом гигантское тело. Его броня заискрилась в таинственном свете, и я могла разглядеть чешуйки, похожие на крохотные осадные щиты.

Дракон взметнулся ввысь, и его тело, свернувшись кольцами, на мгновение зависло в воздухе. Его пасть, наполненная крупными, словно выточенными из камня зубами раскрылась, и наружу выскользнуло несколько тонких раздвоенных языков, словно дракон пробовал воздух на вкус. Едва коснувшись барельефа, он устремился вниз, вновь пронзая остекленевшую гладь воды. Со стороны казалось, что отражение змея поглощает его самого. Водная гладь замерла и сложно было поверить, что ещё мгновение назад здесь был Дракон.

Я вытащила из-за спины шуангоу и сконцентрировалась на собственном теле.

Чёрное озеро вспенилось, и по его поверхности побежали белые волны. Из воды сначала вынырнули драконьи усы, похожие на толстые стебли зостеры¹², а затем и раскрытая пасть. Загребая воду, она неслась прямо на меня.

Когда Дракон оказалась так близко, что можно было почувствовать на коже его дыхание, я отскочила, и нанесла удар сразу двумя шуангоу, но мечи отскочили от чешуи, не причинив ей никакого вреда.

Дракон тем временем успел развернуться, и вновь ринулся на меня. Я постаралась рассечь ему пасть, но змей сомкнул зубы, и один из мечей-шуангоу разлетелся на металлические осколки. Я посмотрела на оставшуюся рукоять и с сожалением отбросила в сторону.

Перехватив оставшийся шуангоу в правую руку, я стала ждать, пока Дракон приблизится снова. Рано или поздно этот бой подойдёт к концу, но мне хотелось бы закончить его скорее. Вероятно тогда, я встречу того, кто так преданно шёл со мной в черноте, но не смог быть рядом, когда я нашла этот Храм. И быть может, я его предала, когда оказалась в здесь. Но другого выбора у меня не было. И так как всё время до этого он был со мной рядом, я уверена, он всё поймёт. На глаза опять навернулись слёзы, но я сразу же стёрла их тыльной стороной ладони. Ещё не хватало, чтобы Дракон видел, как я реву.

Змей снова летел по воде в мою сторону, и в тот момент, когда он оказался совсем близко я отстранилась, а затем подпрыгнула и зацепилась крюком шуангоу за мощную чешую.

Ноги тут же оторвало от земли, а в лицо с силой ударили порывы воздуха. Обеими руками я ухватилась за рукоять меча и старалась не смотреть вниз, хотя определить, где низ, а где верх, было уже невозможно. Несколько раз перед глазами сверкнули драгоценные камни потолка, и тут я почувствовала, что погружаюсь в воду. Я едва успела задержать дыхание, и мне вспомнилась схватка с Чивэнем. Жаль, что в действительности колесница не упала в воду. А чэфу¹³ не улыбался мне. Колесница преодолела мост, и на горизонте мне открылся город, окружённый высокой стеной.

Чешуя Дракона в воде излучала свет, но вода оставалась чёрной. Удивительно, но то же самое было с тем городом. Тогда я впервые задумалась, каково это: сочетать в себе такие противоположности.

Но сейчас об этом думать я не могла, ведь нужно было убить Дракона. Я ухватилась за извивающийся ус и потянула его на себя. Голова дракона запрокинулась, и он вынырнул из воды. Наконец я сделала долгожданный вздох. Заточенный серповидный конец шуангоу плотно засел между чешуек, и резким движением мне удалось одну из них отколоть. Чешуйка, сверкнув золотом, скрылась в пучине чёрной воды, но лезвие меча изогнулось.

Дракон тем временем пролетал над землёй, и я спрыгнула, но сразу же нашла взглядом место, где ослабла броня. Отбросив повреждённое оружие в сторону, я вытащила из ножен дао-меч.

Дао — означает путь.

Дракон взревел, и из его пасти вырвался поток воды, что подобно морскому шторму, летел прямо в меня. И должен был смыть как песчинку, но, сконцентрировавшись на своём теле и дыхании, я выставила перед собой дао-меч.

За мгновение до того, как стихия обрушилась на лезвие, я подумала об отце и матери, о родных и друзьях. Я шептала их имена, и в этот момент поток воды, ударившись о дао-меч, разделился надвое. Передо мной возникла драконья пасть, и, вновь увернувшись, я отскочила в сторону.

Мимо проносилось драконье тело, и в нужный момент, прочертив дао-мечом в воздухе изящную дугу, я с силой вонзила его в то место, где не хватало одной чешуйки.

Дракон вздрогнул.

Я выпустила из рук тёплый эфес меча и упала. Из раны на животе сочилась кровь.

Дракон исчез. И исчезло всё окружающее меня. Остались лишь стены.

В комнате, где я находилась, появлялись люди. Их было так много, что было не ясно, как они сюда поместились. Здесь были все. И родители. И их слуги. И мой возлюбленный. И убивший его наёмник. И евнухи, и все наложницы.

Я видела императора, что изучал меня голодным взглядом Таотэ. Здесь же был и монах. Единственный друг, что подарил мне меч. И я была ему благодарна.

— Ты нашла то, что искала? — спросил монах.

— Да, — ответила я и опустила взгляд. Из живота торчала рукоять дао-меча. — Но куда делся Дракон?

Сознание помутилось, и я окинула комнату затуманенным взором.

— Ты и есть Дракон, — сказал монах, и уголки его губ печально дрогнули. Мир погрузился в черноту, и я окунулась в глухой морок, наполненный тяжёлым и зыбким дыханием ночи, сквозь который мне теперь предстоит идти.